Сумбурно хаотичный

Белитц Беттина

Не согласна мама была с папиным представлением о ремонте. Нет наоборот. Папа был не согласен с маминым представлением. Он хотел, что бы всё было так, как и прежде. Серого цвета, чисто и практично. Без всяких бесполезных вещей и мишуры, как он говорил. Мама же хотела чтобы эти унылые комнаты выглядели немного более приветливо, что если перевести означало: по меньшей мере, розовые бутылки, лучше же всего розовые стены, розовые занавески и розовые светильники. Она даже высказала мысль о гирлянде из лампочек, которую хотела обмотать вокруг труб батареи.

Но когда

мои родители только что ссорились, они выглядели так, будто это приносило им удовольствие. У мамы на губах была блаженная улыбка, а папа говорил ещё более напыщенно, чем обычно, но при этом беспрерывно подмигивал маме. Как сова, с неизлечимой болезнью глаз. Я находила их жеманство отвратительным и была рада, что оба через пару минут оставили меня одну. Теперь же я услышала, как мама захлопнула входную дверь и протопала вниз. Наверное, она хотела нанести папе визит подмигивания и хихиканья.

Тьфу. Я вздрогнула, когда ломтик хлеба выпрыгнул из тостера, издав хлопок, и пролетел в воздухе. Рука Леандера взлетела косо вверх и ловко его поймала. Потом он, зевая, выполз их под стола, чтобы сесть рядом со мной.

Завтрак тоже стал сложным делом, с того времени как Леандер решил остаться «навсегда». Мы делили пополам пять тостов. Каждому по два с половиной. Леандеру один с мёдом и полтора с вареньем. Я ограничивалась арахисовым маслом. Для моих родителей это выглядело так, будто я каждое утро впихивала в себя пять тостов с мёдом, арахисовым маслом и вареньем.

После того, как я отговорила маму от ошибочного представления о том, что я страдаю расстройством пищеварения, она снова и снова упоминала с недовольным выражением лица, каким же не справедливым был мир. Я могла есть, столько сколько хотела, и не прибавляла ни грамма. Да, у мамы же это выглядело немного по-другому. Она не была толстой, а мощной. Папа называл это «золотом на бёдрах», мама сомневалась в своих пышных размерах. Она ведь не могла знать, что Леандер всё время съедал половину того, что утром оказывалось у меня на тарелке.

И ко всему этому я каждое утро получала нагоняй, потому что пол был покрыт крошками, как только я вставала. Мама никак не могла понять, как капли варенья могли приземляться на середину пола под столом. У меня действительно был удивительный талант создавать хаос. У папы же уже даже тост вызывал подозрение. В его глазах тост был «кулинарными отходами». Но Леандер любил тост. И мы должны были есть одно и тоже, потому что только так я могла незаметно просовывать его под стол, когда мои родители сидели рядом с нами.

Почти всегда я была уже после завтрака так измучена, что могла бы тут же лечь снова в кровать. Сегодня тем более. Ничего удивительного, Леандер и его дурацкие открытия не давали мне заснуть полночи. И при трезвоне будильника мне пришло в голову то, что я уже давно должна была спросить у него.

– Как вообще это происходит у вас?

– Чё?
– пробормотал Леандер с полным ртом. Половина тоста выпало.

– Проглоти, прежде чем говорить!
– Я вытерла несколько влажных хлебных крошек со щёк. Его поведение за столом было невообразимо.

–

Я бы проглотил, если бы во время еды каждое утро не умирал почти от жажды, - сварливо ответил Леандер. Он схватил мою чашку с кофе и стал жадно пить. Обычно это разрешалось ему делать только после завтрака. Ему приходилось есть свои тосты в сухую. Я ведь не могла сервировать ему под столом ещё и чайничек с кофе.

– Ну, что ты имеешь в виду?
– Он скрестил руки на скатерти и положил на них голову. Теперь я видела только волосы и его повязку. Но так было легче задать мой вопрос.

– Как это происходит у вас, я имею в виду размножение?
– Вряд ли это выглядело так же как у нас людей. Охранники были прозрачными. У них не было тела. Так что один из них не мог засунуть что-то другому. Но как-то ведь они должны были размножаться. У Леандера были мать, отец и две сестры. Хотя они и называли себя труппой, а не семьёй, но явно были родственниками.

– У нас происходит это более дисциплинированно и достойно, чем то, что я увидел сегодня ночью, - начал поучать меня Леандер и ещё раз зевнул. Его лицо всё ещё покоилось на руках, но теперь он повернул свою голову в сторону так, что мог смотреть на меня. Он лукаво усмехнулся.
– Мы ищем подходящий звуковой образ. Когда два звуковых образа создают гармонию - хорошо. Тогда звуковой образ одного охранника может соединиться с другим. И, как правило, последовательную гармонию создают только мужские и женские звуковые образы. Иногда им приходится очень долго искать подходящие. Если они приближаются друг к другу и образуется пронзительный звук - не хорошо. Если же это звучит красиво: можно продолжить.

– Значит звуковые образы накладываются друг на друга и получаются новые?

– Да, - подтвердил гордо Леандер.
– Так это происходит. Конечно, это делается только тогда, когда определённо требуются новые звуковые образы и штаб-квартира даёт своё одобрение. Не так, как у морских свинок. У них постоянно появляются детёныши. Кроме того в Sky Patrol должны учитываться некоторые факторы.

– Что ещё за факторы?

– Ну.
– Леандер поднял голову и откинулся назад, так что стул заскрипел. – Например, нужно проверить, можно ли при спаривании поднять престиж внутри труппы. Отец и мать только из-за того наложились друг на друга и пообещали взаимную верность, потому что до этого проверили соответствующие родословные. Можно было ожидать того, что хорошие и очень хорошие особенности охранников встретятся друг с другом и при наложении удвоятся.

– В твоём случае, кажется, отлично сработало, - прокомментировала я сухо. Леандер был первым ангелом-хранителем, кто устроил забастовку, и в то же время на него было наложено телесное проклятье. Даже если это случилось по ошибке. Карьерой во всяком случае это не было, скорее катастрофой.

– О, Люси, ты не имеешь ни малейшего представления, - протянул Леандер.
– У меня самый лучший генетический материал охранника. И - ладно, хорошо. О дяде Гунере мать ничего не знала. Папа скрыл это от неё. Но он ведь просто честолюбивый.