Сумерки богов
Шрифт:
– Я читал ваши книги… – он немного помедлил, – недурно, весьма недурно, и даже похвально. Вы знаете своё дело; я бы даже сказал: у нас с вами есть нечто общее.
Ну вот, нате вам. Моя голова тут же болезненно заныла. Я решил не задавать вопросов, искренне мечтая, чтобы он от меня отстал. Но не тут-то было!
– Вам нравятся ваши книги, господин писатель?
Этот вопрос я тоже предпочёл оставить без ответа, потому что, признаюсь, временами занимался самоуничижением, жалел о написанном, ругал себя и жаждал всё уничтожить. Правда, когда писал, то порой парил где-то в поднебесье и почти
– Видите ли, уважаемый, мне кажется, что люди искусства, равно как и представители пишущей братии, лгут, что якобы недолюбливают свои творения, – довольно бесцеремонно продолжил мужчина. – Если бы это было так, то они бы их уничтожали, да и всё. А нет же. Они их берегут, потому что любят, как самих себя, потому что в них есть частичка их самих. Что скажете?
Я не решился спорить с этим утверждением и промолчал. Мой собеседник нисколько не удивился отсутствию ответа и заявил:
– Полагаю, вы не откажетесь меня выслушать.
Тишина с моей стороны.
– Три тысячи извинений, но скажите на милость, зачем вам сочинять историю, выдумывать характеры, толковать несуществующие образы и судьбы? Достаточно не побрезговать мной как рассказчиком, проявить заинтересованность – и вот вам готовый роман и все жизненные удобства. Я вам его, можно сказать, преподнесу на блюдечке. Детально и точно. А вы напишете Книгу с заглавной буквы. Нельзя же пренебрегать тем, что само плывёт тебе в руки.
– Неужели?! – не выдержал я. Его слова показались мне чрезмерными. – Вы и вправду так считаете?
– Именно так, и никак иначе. Хотя… – тут он немного замялся, – поговаривают, что литературные мужи слишком заняты собой, отстранены от мира и всё такое прочее, что все они самовлюблённые одиночки и простому человеку не так-то просто к ним пробиться. Это верно, или я что-то путаю?
Я внимательно посмотрел на холёное лицо, на дорогой, безупречно отглаженный костюм «простого» человека, потом посмотрел на свою потёртую, видавшую лучшие времена куртку и опять промолчал. Несмотря на то что костюм сидел на нём превосходно, манера держаться была подчёркнуто обходительная, граней дозволенного он не переходил, приятным он мне не показался. Что-то в его внешности, в выражении лица меня настораживало и отталкивало.
Какого чёрта?! Что ему нужно? Он хочет пособить мне в писательстве? Это как? Все знают, что учить писателя писать довольно глупо и смешно, если не сказать бесполезно. У человека, исписавшего не одну тысячу листов, такие наставительные разглагольствования вызывают странное ощущение растерянности, комичности и даже нелепости происходящего. Впрочем, определённого отношения к самим рассказчикам я ещё не выработал. Что поделаешь, если многие тешат себя иллюзией, что именно их история интересна читателю, именно она достойна пера и именно её автор должен запечатлеть. Досадно, что люди считают, что лучше всего разбираются в том, о чём не имеют ни малейшего понятия; мало того, они безошибочно знают, что нужно другим, но далеко не всегда понимают, чего хотят сами. Остаётся лишь пожать плечами.
– Вы должны меня выслушать, – сказал он с повелительной интонацией, убирая всей пятернёй со лба густые, ещё не начавшие редеть светло-каштановые волосы. – Ну ладно-ладно, не хотите писать – не
«Да, – равнодушно подумал я, – навязчивости этому парню точно не занимать».
– Во-первых, я никому ничего не должен, – спокойно ответил я, – а во-вторых, прошу вас…
– Я не хотел вас обидеть, – задёргался мужчина, – ни в коем случае, просто неудачно выразился. Простите, я вас перебил, что вы хотели сказать?
– Чтобы вы не спешили делать из меня безжалостного хроникёра, неустанно разыскивающего запах жареного. Это не про меня.
– Ну почему же хроникёра? Ни в коем случае!
Мы прошлись по узкой стеклянной галерее второго этажа и вошли в ресторан. Бесцветное помещение походило скорее на обычную забегаловку, рассчитанную на неприхотливого пассажира. Впрочем, я таким и был, чего никак нельзя сказать о моём собеседнике, особенно если получше присмотреться к его костюму. В ресторане пахло кофе, специями, суетой и запредельными ценами аэропорта.
Когда мы сели за стол, заказали по чашке кофе с молоком и по порции коньяка, мой собеседник привстал со своего места и сказал:
– Разрешите представиться: Александр Петрович Евин.
Я автоматически склонил голову и ещё раз внимательно на него посмотрел. Он мог бы показаться красивым, если бы не внушительный апломб и откровенная навязчивость. Это мне не по вкусу. Интересно, кто он такой? По сутулой спине, длинным тонким пальцам с детской пухлостью, по проницательным глазам в нём угадывался человек науки, если бы не платиновый браслет на запястье с крохотным брелоком в виде мадонны. Что же за черт меня дёрнул поддержать разговор? Вот теперь придётся сидеть и слушать, и кто знает, куда меня это заведёт.
– Вы знаете, что такое зависть? – неожиданно спросил Александр Петрович Евин, резким движением расстёгивая воротничок рубашки и ослабляя петлю своего галстука.
– Разумеется, – коротко ответил я.
Я вовсе не собирался изливать перед ним свои чувства, а потому внутренне поморщился, достал из заднего кармана брюк носовой платок и приложил его к носу.
– Нет! – он неожиданно прикрикнул, взял со стола салфетку и начал её складывать, словно собирался сделать бумажный самолётик. – Что вы можете об этом знать?! Зависть – это не так-то легко! Я говорю не просто о зависти, а о зависти патологической, сводящей с ума, о зависти, сжигающей тебя изнутри, превращающей жизнь в тяжкое бремя!
Я промолчал, рассудив, что ещё не время вступать в дискуссию.
– Ложь, – поспешно продолжил он, словно кто-то собирался его прервать. – Что скажете по этому поводу?
«Что скажу? – подумал я. – Что такое ложь? Это странное двуличное слово обычно употребляют лишь те, кого обманули. Сами же обманщики, как правило, стараются его избегать».
– Вас обманули? – из вежливости спросил я.
Он так униженно на меня посмотрел, что я усовестился и пожалел о своём вопросе.
– Я полагаю, что в отношениях между мужчиной и женщиной разочарования неизбежны… и… обойти их невозможно… Но сейчас не об этом речь, – он уклонился от прямого ответа и продолжал теребить салфетку, так и не сделав из неё самолётика. – А знаете ли вы, что такое кадмейская победа?