Сумерки человечества
Шрифт:
– Можно один вопрос? – я вертел в руках пистолетную пулю, уже почти мечтая засунуть ее этому врачу в одно место.
– Валяй…
– Какого черта надо было валять всю эту комедию?! – взорвался я, чуть не перейдя на крик, - Почему нельзя было сразу все это сказать? Я бы и так понял!
– Токарев хотел быть точно уверенным, что ты тот человек, который ему нужен. Неужели ты думаешь, что если ты был таким же обыкновенным добровольцем, как и остальные, он бы выписал тебе хоть один автомат сверх нормы? – голос врача был абсолютно спокоен, но в глазах заблестели знакомые мне огоньки, выдающие идейного человека.
Ругаясь сквозь зубы, я быстро шагал вниз по лестнице. Старые цементные ступени, выложенные потускневшей оранжевой плиткой, кое-где уже потрескавшейся, а то и вовсе отвалившейся, противно скрипели под подошвами сапог. Тусклый свет лампочек, ввинченных чуть ли не под самым потолком на каждой площадке, едва освещал лестницу, оставляя почти половину пролетов в бледном полумраке. Мрачные тени, отбрасываемые высокими железными перилами, напоминали костлявые пальцы старика, изо всех сил вцепившегося в плитку. Если бы я не был так зол на самого себя и весь окружающий мир, то наверняка шел бы медленнее, подчиняясь старому инстинкту «сначала проверяй, а потом иди», но в этом состоянии летел, не разбирая дороги. Если бы здесь оказался зомби, то я заметил его лишь после того, как он в меня вцепился. Но я просто не мог думать о чем-то стороннем!
В голове все крутились детали разговора с хирургом, который на проверку оказался вовсе не таким уж простым, как могло бы показаться. Каждый рвется к власти по-своему. А этот выбрал самый паршивый путь, через заговоры и закулисные игры. Только, с другой стороны, в открытую с военными не поиграешь, те тоже свою силу уже чувствуют, и ни с кем делиться ей не будут. И что мне больше всего не понравилось, что он мне все прямо на чистоту выложил. Поставил, так сказать, перед фактом. И теперь получается, что я в этом тоже повязан. Остановившись на секунду, я уткнул руки в бока и, глядя на мельтешащую перед лампочкой муху, стал вспоминать подробности разговора.
Это выходил самый настоящий заговор, со всему причитающимися. И я в нем постепенно увязал. Вот пойду я сейчас, и расскажу обо всем этом прямо начальству. Даже хоть нашему лейтенанту. Стволов здесь сейчас вполне хватало, а у заводских большая часть вооруженных людей была в разъездах.
Только вот после такого он может задать мне вполне логичный вопрос: с какой тогда радости Токарев выписал мне кучу всякой техники и оружия, как не за участие в этом «узком кругу». И ведь не поверит, что за красивые глаза. Я бы лично не поверил. Хотя ведь так и было. И отведут меня тогда за периметр вместе с остальными и наградят лишним отверстием в затылке, чтобы вентиляция черепа лучше была. Нет, не хочу я так…
Повернувшись на носках ботинок, я зашагал дальше вниз, все еще раздумывая. Лестницей пользовались редко, бригады грузчиков и водителей предпочитали использовать лифт, а все остальные перевозки совершались прямо на машинах. Здесь почти всегда бывает пусто, что, в свою очередь, обеспечивает спокойствие, необходимое для размышлений. А мои мысли были весьма далеко от утешительных.
Значит, если не докладывать на это секретное общество, будь оно неладно, о составе и деятельности которого я имею весьма смутное представление, а если точнее, то и вовсе никакого, то придется играть на их правилах. А если начать эту игру, то придется связать себя с ними кровными нитями.
Если провалятся они, то и меня утащат за собой. А тогда снова только одна дорога – за периметр и пулю в затылок.
В припадке злобы, накатившем на меня, я со всей силы открыл дверь ударом ноги. Жалобно скрипнув, железная дверь распахнулась и с оглушительным грохотом ударилась об стену. Если бы не шум,
С облегчением вздохнув, я сунул руки в карманы штанов и зашагал к командирской ставке, слабо представляя, что делать дальше. Если следовать по плану, предложенным хирургом, то теперь мне следовало связаться с Токаревым, он дальше должен сказать, что предстоит делать.
Сунув пальцы в один из карманов разгрузника, я с двойственным чувством облегчения и нависшей тяжести, нащупал на дне флешку, переданную мне врачом в самом конце разговора. Какая бы там информация ни была, она была слишком ценная, чтобы передать ее бесконтактным путем. При первой же встрече с Токаревым я должен был ее передать прямо ему в руки. Это, так сказать, был мой пропуск и одновременно доказательство верности этому делу, конечную цель которого я себе даже не представлял.
Достав ее, я подошел к стоявшему рядом грузовику и при свете фар, частично включенных даже сейчас, еще раз на нее глянул. Самая обыкновенная флешка на восемь гигабайт памяти, какие еще можно целыми коробками найти в брошенных магазинах электроники. Подкинув ее в руке, поймал ее и сунул обратно в карман. Еще раз глубоко вздохнув, подошел к броневику, ставшем мобильным командным пунктом.
Задние десантные люки были широко распахнуты, а рядом с ними расставлены складные полевые столы. На них лежали карты города и области, один стол занимала тщательно выверенная карта Москвы, тоже разукрашенная многочисленными пометками и значками, большая часть территории была закрашена однообразным красным цветом, на котором нетронутым оставался только
Кремль и еще несколько участков, названия которых я не знал. Рядом скомканной валялась карта области с разметкой основных армейских блокпостов на крупных дорогах, где до сих пор ситуация оставалось далекой от стабильности. На карту Рязани был брошен пистолет разряженный пистолет Макарова, вокруг которого россыпью лежали патроны.
Рядом стояли двое заводских с лычками офицеров, но как-то странно перевернутых. Наверное, таким образом они отделяли себя от военных. Они яростно спорили с Кантемировым, размахивая руками и отчаянно жестикулируя, оставаясь в то же время в рамках приличия. Голос одного из них я узнал, именно он разговаривал с лейтенантом по радио. Резкий и командный голос не совпадал с худой и вытянутой фигурой, но он был здесь явно на командных постах, хотя бы по тому, что жутко бесился по поводу того, что Кантемиров не желал исполнять его указания как комнатная собачка. Второй из заводских вел себя несколько скромнее и постоянно оглядывался на старшего, словно ожидая услышать одобрения своих действий. Более низкий и плотный, он напоминал мне одного актера, прославившегося своими нецензурными выходками.
Кантемиров, едва сохраняя спокойствие, стоял, скрестив руки на груди, и тихим голосом отвечал на все возмущения заводских. И только лишь подойдя ближе, я понял, в чем суть всего спора. Речь шла явно о разделе пленников, взятыми нами в Кремле. Обезоруженные и напуганные, бандиты должны были стать бесплатной рабочей силой, столь необходимой в обустраивающихся анклавах. И хоть все резко возмущались против рабства, их положение мало чем отличалось от такого. Единственное, что можно было сказать в оправдание этого, что бандиты сами заслужили такое к себе отношение. Сейчас же заводские требовали оставить часть пленников здесь, на работы, делать которые у самих заводских сил совершенно не хватало.