Сумерки эльфов
Шрифт:
Пеллегун слегка улыбнулся и кивнул.
– Если так, я подумаю о том, чтобы увеличить подати!
Двое друзей расхохотались, и этот смех разрядил обстановку. Пеллегун подошёл к трону и сел рядом со своим советником. Горлуа хотел ещё что-то сказать, но король жестом остановил его и некоторое время смотрел на сенешаля в задумчивости. Затем на его лице снова появилась насмешливая улыбка.
– Когда сжигали эльфа, в толпе, я полагаю, были и гномы?
– Да, были… Там были все жители нижних кварталов.
– Да, но главное – гномы… И именно гномы, эти гнусные уродливые недомерки, пожиратели камней, заставили сжечь эльфа!
Горлуа
– Не пойдёт.
– Да почему? Пойдёт, если людей убедить в том, что это была не их вина!
Он наставительно поднял палец.
– Гномы, дружище. Они всегда ненавидели эльфов и натравили жителей нашего славного города на прекрасный, ни в чём не повинный волшебный народ. Отныне в Лоте больше не будет ни музыки, ни чудесных эльфийских украшений, ни волшебных одежд, меняющих цвет… А все почему? Потому что старый Болдуин и его свора бородатых демонов, восставших из недр земли, ослепили нас блеском своего золота и своих топоров… Вот что должны говорить монахи.
– Что ж, можно попробовать.
Пеллегун поднялся с трона и движением руки отпустил сенешаля.
– Действуй. Используй всех – монахов, солдат, воров, шлюх… С этого дня я хочу, чтобы народ дал имя своей ненависти.
Факела хватило всего на несколько часов. Целыми днями они шли в кромешной тьме – сначала их вела Ллиэн, потом глаза обоих мужчин привыкли к темноте настолько, чтобы по крайней мере не спотыкаться на каждом шагу. Однако они утратили всякое ощущение времени. Их вёл вперёд один лишь инстинкт выживания. Иногда они останавливались и проваливались в тяжёлый свинцовый сон, ещё не успев опуститься на землю, потом просыпались в той же темноте, терзаемые голодом, слизывали влагу с сырых стен, чтобы утолить жажду, и в молчании шли дальше.
Никто не произнёс ни единого слова после гибели Цимми. Они давно покинули его магический круг, но не переставая думали о нём.
Без Цимми они даже не знали, куда идут. Туннель мог быть и проходом, через который шли гномы Унак-ха, о чём рассказывал им Цимми, но мог быть и старым руслом ледника или, ещё того хуже, вёл в Чёрные Земли. Но их это больше не заботило. Каждый шёл сам по себе, уже за гранью усталости, за гранью надежды. Через какое-то время Фрейр, споткнувшись, выронил меч, но даже не попытался его поднять.
На каждой остановке Ллиэн смотрела на Утера, и её сердце разрывалось, когда она читала на его лице смертельную усталость и опустошение. Его щеки заросли бородой, глаза запали, кожа была серой от грязи, а кожаные доспехи разодраны во многих местах. В нём не осталось ничего от того юного рыцаря, который выезжал из Лота, горделиво приосанившись под восторженными взглядами толпы. Это был лишь крайне изнурённый человек, в котором одна только гордость своим званием королевского рыцаря могла поддерживать жизнь. Он ни разу не пожаловался и ни на шаг не отстал от своих спутников, но Ллиэн знала, что он на пределе своих сил. Фрейр шёл довольно быстро, широкими, в несколько локтей, шагами; она сама, как и все эльфы, обладала гораздо большей выносливостью, чем люди. Но Утёр не смог бы долго продержаться в таком ритме.
Ллиэн очень хотелось замедлить шаг и почаще останавливаться, но им нельзя было терять времени.
Мясо волка давно было съедено, обглодано до костей, и ничего съестного больше не осталось. Сколько времени люди могут продержаться
Внезапно Ллиэн резко остановилась. Она почувствовала кожей словно покалывание мельчайших, почти неощутимых иголочек, то, чего ещё не различали глаза и не слышали уши: тонкий писк, царапанье, шелковистый шорох и какое-то волнообразное движение под сводами пещеры.
Утёр натолкнулся на неё, и каким бы слабым ни был произведённый шум, он вызвал какое-то волнение наверху. Послышался шорох крыльев и пронзительный резкий писк, почти на грани слышимости…
– Кто здесь?
Ллиэн прижала ладонь к губам Утера, но было уже поздно. Целая туча летучих мышей сорвалась со сводов пещеры, задевая их крыльями в своём слепом мельтешении вцепляясь коготками в волосы и оставляя тонкие порезы на коже. Утёр прижал Ллиэн к себе, и они оба бросились на землю, закрывая лица руками. Долгое время они лежали неподвижно, иногда вскрикивая от омерзения под проносящимся вихрем отвратительных существ – полуптиц, полукрыс, стараясь не вдыхать их едкий запах, пока наконец те не угомонились. Тогда Ллиэн и Утёр осторожно поднялись, с тревогой прислушиваясь к каждому шороху, и двинулись дальше – сначала осторожно, потом все более уверенно. Утёр с трудом переводил дыхание и уже собирался остановиться, но Фрейр подтолкнул его вперёд.
– Надо идти, уже недолго осталось!
– Да ты-то откуда знаешь, чёрт подери? – простонал рыцарь.
– Летучие мыши не едят камни. По ночам они
вылетают на охоту. Значит, скоро мы выйдем наружу.
– Хорошо, иди, – пробормотал Утёр.
Варвар с проклятием оттолкнул его с дороги и устремился вперёд. Шум его шагов отдавался эхом под сводами пещеры. Утёр бессильно опустился на камни, закрыл глаза и прислонился спиной к стене.
– Я ещё никогда не видела таких ужасных тварей, – прошептала Ллиэн рядом с ним. – А Фрейр, похоже, их не боится… Если ты останешься, я останусь с тобой. Но в таком случае мы оба здесь умрём…
Утёр различил рядом с собой её силуэт, но не мог разглядеть лица. Он погладил её щеку и нежно привлёк к себе. Их губы встретились. Снова, как в Гврагедд Аннвх, когда они поцеловались впервые, язычок Ллиэн коснулся губ рыцаря, слегка раздвигая их. В те времена люди ещё не умели так целоваться. Это было свойственно эльфам, как и всё, что только есть в физической любви нежного и священного. И однако, другой любви они, кажется, не знали. Им были неведомы страсть, клятвы верности и муки отвергнутой любви. Эльфий-ские общины были скорее похожи на кланы диких зверей или стада оленей. И всему, что могло бы ослабить связи внутри общины или заменить их, не было места в их сердцах. Даже любви…
Потом Ллиэн мягко отстранилась и положила свою узкую ладонь на лоб рыцаря.
– Эорл фрофур деоре…
– Нет.
Утёр мягко убрал руку Ллиэн, снова обнял её и погладил по щеке.
– Побереги свою магию, королева… У людей есть более сильная магия…
Он улыбнулся, заметив недоверчивое выражение её лица, и, после некоторого колебания, всё же произнёс это слово:
– Любовь…
На этот раз Ллиэн отвела глаза.
– Знаешь, что говорят у нас? – прошептал он. – Что любовь окрыляет.