Сумерки Европы
Шрифт:
Было бы для Германіи ложной политикой — задаться цѣлью всѣхъ нѣмцевъ объединить, выдѣлить въ одно государство. Національный вопросъ, какъ вопросъ культуры и администраціи, сравнительно не трудно удовлетворительно разрѣшить въ маленькой Европѣ и безъ территоріально государственныхъ передѣловъ, — когда взоры будутъ направлены на болѣе далекія задачи; а для задачъ сближенія наличность нѣмцевъ въ составѣ сосѣднихъ странъ можетъ лишь служить сближающимъ моментомъ. Она можетъ политически нисколько не быть опасной для самихъ этихъ государствъ, посколько устанавливается согласный modus vivendi. Эта наличность можетъ культурно быть нисколько не опасной для нѣмецкаго меньшинства въ силу — сосѣдства культурно-значительной германской массы: и во всякомъ случаѣ всякія національныя опасности могутъ безъ труда быть устранены путемъ встрѣчныхъ соглашеній; и наконецъ и для общеевропейскаго имперіализма такая національная черезполосица можетъ оказаться даже выгодной. Нѣмецкій черезполосный элементъ можетъ явиться естественнымъ посредствующимъ звеномъ между своей государственной и своей культурной родиной, и тѣмъ послужить сближенію въ одну общую сферу этихъ (точнѣе — нѣкоторыхъ изъ этихъ) государствъ въ общій средне европейскій комплексъ.
Въ другихъ малыхъ — искони самостоятельныхъ, глубоко культурныхъ — народахъ, примыкающихъ къ Германіи, имѣются — или во всякомъ случаѣ могутъ обнаружиться стимулы новаго обще-европейскаго возстановленія. Эти малыя государства — въ первую голову поставлю Голландію, но сюда же относятся и Швейцарія и скандинавскія страны — насыщенныя богатствомъ и культурой, старинные резервуары, а въ не малой степени и творцы европеизма (опять таки на первую очередь поставлю Голландію)
И наконецъ въ самой Германіи имѣются условія, благопріятствующія возстановленію путемъ трудовыхъ усилій и производительныхъ напряженій; а именно, — помимо ея трудовой и творческой мощи и упорной жажды жить — то, что она объективно не нуждается въ реваншѣ за военное пораженіе, а въ одномъ лишь возстановленіи. Она должна покрыть и возмѣстить себѣ не войну, а только результаты войны.
Въ самомъ дѣлѣ бываетъ такъ, что самая война настолько глубоко проявляетъ народную несостоятельность даннаго періода народной жизни, что народъ не въ силахъ подняться въ чужомъ и своемъ собственномъ самосознаніи, въ своемъ моральномъ самоощущеніи — не возмѣстивъ безчестія проигранной войны, не загладивъ пораженія честью новой побѣды. Конечно, и безъ новыхъ войнъ и побѣдъ можетъ быть возстановлено народное самосознаніе — доблестью мирнаго строительства и культурныхъ успѣховъ; но это путь долгій, трудно уловимый въ безспорности своихъ достиженій, медлительно разсасывающій ядъ пораженія.
Ничего подобнаго нѣтъ въ случаѣ съ Германіей. Война, закончившаяся пораженіемъ, въ своемъ протеченіи была по рѣдкому исключенію настолько побѣдоносной, въ такой мѣрѣ проявила доблесть и исключительныя качества, что останется въ исторіи страницей славы побѣжденнаго. И потому ни объективно, ни субъективно Германіи не требуется для возстановленія своего моральнаго равновѣсія и нормальнаго историческаго самочувствія — реваншнаго успѣха. Да, впрочемъ нѣтъ и додлиннаго объекта для реванша: побѣдитель — коалиція, разсѣянная по всѣмъ материкамъ — растаялъ вмѣстѣ съ побѣдой, и нѣкоторые его важнѣйшіе составные элементы въ такой мѣрѣ оказываются лишенными враждебности и одіозности для Германіи, что о реваншѣ по отношенію къ нимъ и вообще никакой рѣчи быть не можетъ. Было бы неправдой скрывать отъ себя, что послѣвоенное обращеніе съ Германіей, безпорно оскорбляя страну тысячью мелкихъ уколовъ и крупныхъ ударовъ, выводитъ изъ этого положенія, внушая чувство нарастающей обиды. Но это уже вопросъ послѣдующаго времени; сама война поставила вопросъ не реванша, а возстановленія.
Но есть силы и интересы, которые дѣйствуютъ въ томъ же направленіи помимо средне-европейскаго состава государствъ. Быть можетъ, покажется страннымъ, если въ этомъ отношеніи я сопоставлю столь различныя величины, какъ еврейство и Россію.
Своеобразна въ тысячелѣтіяхъ судьба еврейскаго народа. Длительность его существованія обусловливается, конечно частью внутренними духовными его свойствами, но частью и внѣшними соотношеніями съ народами окружающими. Во всякомъ случаѣ періоды расцвѣта и упадка всецѣло опредѣляются той государственно культурной средой, сквозь которую въ данный отрѣзокъ своей исторіи проходилъ еврейскій народъ. И общимъ образомъ можно сказать, что въ тѣ эпохи расцвѣтала еврейская жизнь, которыя общимъ тономъ своимъ были конгеніальны еврейской духовности или соотносительны съ ней, нуждаясь въ ней, какъ въ своемъ дополненіи; и, только въ тѣхъ государственныхъ рамкахъ расцвѣталъ еврейскій народъ, которыя отвѣчали его соціальныму и духовному строенію. На протяженіи вѣковъ бывали періоды еврейскаго расцвѣта, сравнительно болѣе короткіе, и сравнительно болѣе длинные періоды еврейскаго упадка, въ продолженіе которыхъ однако накапливались различныя отрицательныя и положительныя свойства, находившія свое проявленіе въ дни расцвѣта. Здѣсь не мѣсто по содержанію уяснять духовныя и соціальныя особенности, коими опредѣляется возможность расцвѣта въ чужой культурѣ и въ чужой государственности [11] . Отмѣчу здѣсь существенныя для нашего разсмотрѣнія черты.
11
Въ другихъ мѣстахъ мнѣ приходилось дѣлать соотвѣтствующія попытки: «Отрывки объ изученіи еврейства» въ Еврейской Библіотекѣ, т. X и др.
Во первыхъ, какъ народъ не только разсѣянія, но выработавшійся и выработавшій въ разсѣяніи свою духовность, преимущественно городской жизни, своеобразно самобытный, но вмѣстѣ съ тѣмъ соціально незамкнутый, не включающій въ себя исчерпывающихъ соціальныхъ функцій — еврейство можетъ процвѣтать, какъ своеобразный коллективъ только въ морѣ широкаго имперіализма. Мелкая государственность его дробитъ, онъ сохраняетъ свою массу только въ государственности крупной, имперіалистической; а масса имѣетъ для него сугубое значеніе, ибо онъ лишенъ другихъ сцѣпляющихъ началъ — территоріи и политической организованности. Обширность территоріи и связанность съ ней разнородныхъ населеній имѣетъ для него еще и то значеніе, что при сочетаніи въ одной имперіи многихъ вѣръ и національностей онъ легче и, пожалуй, единственно имѣетъ шансы сохранить свою вѣру и свою національность не въ конфликтѣ и противопоставліеніи, а въ сочетаніи съ государственнымъ укладомъ, въ согласованности съ имперской структурой, какъ ея нормальную составную часть. Обширность государственной среды имѣетъ для него и еще другое значеніе, открывая возможности для развертыванія его спеціально городскихъ и даже крупно городскихъ торговыхъ и интеллигентскихъ функцій — создавая поприще для его своеобразно кочевой, двигательно-напряженной, активно-экспансивной природы. Въ мелкомъ государствѣ еврейство обречено либо обезличиться, поглощенное господствующимъ населеніемъ, либо противостоитъ ему, какъ механически чуждое, инородное, непереваримое тѣло. То, что въ многонаселенной, многонаціональной и многовѣрной имперіи является естественнымъ или во всякомъ случаѣ пріемлемымъ, становится тамъ аномаліей и болѣзненностью. Скованность тѣсными границами, а въ ихъ предѣлахъ городской жизнью, отрѣзаетъ благія производительныя возможности своеобразно еврейской разсѣянной связанности и сковываетъ положительныя стороны ихъ активности. Поэтому еврейство и расцвѣтало въ эпохи
Есть и второй моментъ на ряду съ этимъ (къ которому ниже еще прійдется вернуться въ другой связи) — это моментъ духовной активности, волевой напряженности, въ послѣднемъ своемъ корнѣ, опирающійся на неизмѣнную устремленность пустыннаго кочевья на зарѣ народной жизни и городскаго разсѣянія на всемъ ея протяженіи. Бываютъ эпохи органической законченности жизни, ея пригнанности въ уравновѣшенныя рамки; бываютъ эпохи строительства безъ устали и ограниченія, устремленія въ даль и въ высь, все опрокидывающаго или все побѣждающаго напора. Эти послѣднія эпохи особенно конгеніальны съ духомъ еврейства и въ эти эпохи еврейская работа особенно естественно и безпрепятственно укладывается въ общее стремленіе вѣка. Таковыми были эпоха арабская и ново-европейская; и въ обѣ — еврейство играло особенно видную роль, крѣпко спаявъ свою работу съ работой и устремленіями вѣка, сохраняя, однако, свою самость въ общемъ строительствѣ.
И наконецъ третья черта, выработавшаяся въ еврействѣ, какъ въ народѣ въ общемъ преслѣдуемомъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ пред ставляющемъ нѣкій, хотя и не замкнутый, духовный коллективъ, который въ себѣ включаетъ всѣ духовныя функціи народа, — это система идей и чувствъ преодолѣнія угнетенности. Во всякомъ народѣ главная его масса можетъ оказаться въ состояніи подавленности. Но даже когда эти такъ угнетенныя массы составляютъ въ духовномъ смыслѣ одно цѣлое съ другими частями народа, онѣ не вырабатываютъ своей особой идеологіи, системы чувствъ и учрежденій, соотвѣтствующихъ состоянію угнетенности и борьбѣ съ угнетенностью. Наоборотъ идеологія, общая духовность, вырабатываемая народомъ въ его высшихъ и среднихъ слояхъ, обыкновенно соотвѣтствуетъ положенію, точкѣ зрѣнія и чувствамъ господствующихъ круговъ, или во всякомъ случаѣ положенію народа въ его цѣломъ; соотвѣтствуетъ положенію его въ мірѣ среди другихъ народовъ, въ природѣ или — его внутреннему состоянію. То же, конечно, имѣетъ мѣсто и въ народѣ еврейскомъ. Но онъ обычно находился цѣликомъ въ положеніи въ общемъ безправнаго или неравноправнаго, угнетаемаго или угрожаемаго угнетеніями; и потому и духовность его, чувства, соціальныя убѣжденія вырабатывались при рѣшающемъ участіи духовныхъ и соціальныхъ верховъ, но соотвѣтствовали совокупному положенію народа, положенію общей угнетенности и притѣсненности. Къ тому же при этомъ угнетенность есть состояніе пассивное, обреченное; притѣсняемые обречены на исчезновеніе или на ниспаденіе въ безотвѣтственные низы, на болѣе или менѣе соціально-объектное, а не соціальносубъектное состояніе. Наоборотъ еврейство, какъ группа притѣсняемая, но вмѣстѣ съ тѣмъ не неизбѣжная въ строеніи общества (какъ неизбѣжны, напримѣръ, соціальные «низы») могло бы исчезнуть, если бы она была чисто пассивной, претерпѣвающей. Разъ она сохранялась, ясно, что она вмѣстѣ съ тѣмъ проявляла непрерывную историческую активность, непрерывное противленіе (и вѣроятно встрѣтила для того достаточно благопріятныя внутреннія или внѣшнія основанія); она не только была въ положеніи претерпѣвающей, но и въ положеніи преодолѣвающей угнетеніе, — борющейся или уклоняющейся, но во всякомъ случаѣ преодолѣвающей. Отсюда новое сближеніе съ современной Европой, демократической, протестующей, борющейся противъ угнетенія массъ; съ новой Европой, въ которой въ силу распространенія образованія и повышенія благосостоянія — сами массы перешли отъ положенія униженности къ его преодолѣнію. И поразительно въ какой мѣрѣ рядъ идей и учрежденій современнаго демократическаго общества имѣютъ своихъ предтечъ въ еврейскомъ обществѣ былыхъ вѣковъ, взятомъ какъ цѣлое (хотя и оно въ своей собственной средѣ включало господствующихъ и подвластныхъ, подчиняющихся и подчиненныхъ). Оно выработало чувство переживанія угнетенія и вмѣстѣ съ тѣмъ напряженія его преодолѣть — во всемъ томъ, что это заключаетъ одновременно и дурного и хорошаго: одновременно и въ системѣ чувствъ приниженности и забитости, но и чувствъ борьбы и напора; одновременно въ системѣ притязаній, на что, не имѣя, чувствуешь свое право, претензій, обидъ, чувствъ вызова и протеста, солидарности въ страданіи и гуманности. Здѣсь не мѣсто обстоятельно развернуть различныя перекрещивающіяся послѣдствія, вытекающія изъ этой исходной точки. Достаточно напомнить, какой громадной струей влился еврейскій субстратъ въ процессъ европейской демократической, либеральной и соціалистической борьбы, въ процессъ подъема низовъ и революціи [12] . Можно по разному оцѣнивать это участіе въ европейской жизни; до губительнаго катаклизма послѣднихъ лѣтъ естественно было оцѣнивать это участіе преимущественно въ его положительномъ значеніи; послѣ совершившихся нынѣ разгромовъ, столь же естественно преувеличивать и отрицательную сторону. Я здѣсь ни въ малѣйшей мѣрѣ не занимаюсь обвиненіемъ или апологетикой, а исключительно только установленіемъ фактическихъ зависимостей. И въ этомъ смыслѣ существенно уяснить, что и въ этомъ отношеніи еврейство оказалось созвучнымъ глубинному процессу — одному изъ рѣшающихъ процессовъ, происходившихъ въ современномъ европейскомъ обществѣ. Это не было разложеніемъ европейскаго общества со стороны еврейства, какъ думаютъ многіе; это было участіе въ одномъ изъ рѣшающихъ процессовъ, происходившихъ въ самомъ этомъ обществѣ — въ процессѣ подъема низовъ; и если здѣсь было разложеніе, то это было его саморазложеніемъ.
12
Въ вышеупомянутой статьѣ сдѣлана попытка выяснить изъ тѣхъ же предпосылокъ, почему еврейство, принявшее столь большое участіе въ процессѣ демократическомъ и соціалистическомъ, осталось въ общемъ чуждымъ анархизму.
Вѣками выработанной стихіей еврейства было обусловлено его участіе въ жизни современной Европы; въ этомъ и находитъ свое объясненіе совмѣстность того, что кажется противоположнымъ и взаимно противорѣчивымъ: одновременно мірового торговаго организаторства, участія въ высшихъ формахъ крупно-городского хозяйства (финансовый капиталъ), имперіализма (напр., въ лицѣ Дизраэли) и демократической борьбы (напр. у Лассаля), иногда своеобразно сочетающихся и въ личности, и въ содержаніяхъ.
Можно сочувствовать этимъ особенностямъ или ихъ отвергать, можно ихъ благословлять или проклинать; но надо ихъ признать, и надо признать и понять, почему и какъ еврейство глубочайшими своими особенностями вложилось въ ново-европейскую культуру; не въ культуру Западной Европы, какъ она; складывалась со временъ готики, и не въ ту ея стадію, которая складывалась со временъ Возрожденія, а именно въ тотъ послѣдній ея отрывокъ, который, зачатый еще въ 18 вѣкѣ, собственнаго расцвѣта своего достигъ лишь къ концу 19 в., въ культуру ново-европейскую въ тѣсномъ смыслѣ этого слова. Здѣсь дѣло отнюдь не только въ томъ, что освобожденное или постепенно допущенное къ свободѣ, къ гражданственности и къ просвѣщенію еврейство влило свои личныя силы въ общее дѣло европеизма. Конечно, есть и и это; есть и то, что самое освобожденіе и пріобщеніе къ европеизму проявляло внутреннее ихъ сродство. Но главное здѣсь въ томъ, что въ рѣшающихъ своихъ чертахъ ново-европейская культура оказалась конгеніальной съ основными пружинами еврейской души, съ основными тяготѣніями еврейской стихіи, съ основнымъ чертежомъ еврейской общественности, какъ онъ былъ выработанъ въ прошлые вѣка; и вливаясь въ нее, еврейство — себя осуществляя — осуществляло и ея заданія и ея тяготѣнія: напряженный (едва ли не бѣшеный) натискъ волевого строительства, имперіализмъ, всемірно-городскую культуру, демократическій разливъ. И именно поэтому — отнюдь не только, какъ это обыкновенно говорится, въ силу личной даровитости, напористости, наглости, или энергіи — еврейство сыграло свою большую роль въ наше время; оно оказалось однимъ изъ его предустановленныхъ носителей и воплотителей. Наведенная долгими вѣками пружина было спущена либерализмомъ эпохи, двигавшейся въ направленіи дѣйствія этой пружины. Вліяніе еврейства въ послѣднія десятилѣтія бросалось въ глаза наблюдателю; теоретики и романисты, соціологи и публицисты посвятили ему не мало вниманія. Какъ всякое дѣйствіе, въ особенности столь напористое, вызываетъ противодѣйствіе, такъ и еврейское участіе въ ново-европейской культурѣ вызвало рѣзкій отпоръ; и именно черезъ этотъ отпоръ антисемитизма оно стало нагляднѣе раньше, чѣмъ черезъ признаніе. Но факты остаются; дѣйствительно глубокое значеніе имѣло въ ней еврейство, невытравимое ни въ дурномъ, ни въ хорошемъ.