Сумерки грядущего
Шрифт:
Войдя внутрь сельсоветовской избы, Евгений, как и в прошлый раз, оказался в полутёмном прокуренном коридоре. Когда глаза привыкли к полумраку, он отправился прямо по коридору. Теперь у него не было нужды торкаться в каждую дверь, и он пошёл прямо к кабинету Берты Соломоновны.
Интересно, запомнит она его или нет? Или он переместился в иную «резервную копию», где не существовало Арсения Культиватора? Даже у яйцеголовых мемористов нет на этот счёт общего мнения, что уж говорить о простых операх. В аттестационной методичке написано, что у любого объекта есть размеры не только в пространстве, но и во времени: он как бы одновременно находится чуть-чуть в прошлом и чуть-чуть в будущем. Некоторые учёные таким образом объясняют феномен предсказателей, мол, у этих парней большие
Дверь кабинета Железной Берты оказалась распахнута. Войдя внутрь, Кудрявцев увидел сидящую за столом комиссаршу. Вид у неё был, как у зомби из современных ужастиков: пустой стеклянный взгляд, неестественно прямая спина и полная неподвижность. Возле неё суетился потерянный председатель, вокруг которого витал перегарный душок.
— Что случилось? — спросил Евгений.
Он уже понял, что случилось. Сознание Железной Берты украл загадочный похититель душ.
8
Ускользнувший из квартиры Твердынина таинственный незнакомец-доносчик поступил логично: он решил отправиться в другую эпоху и там пересидеть суматоху. Если он, поняв что разоблачён, попытается вернуться в реал, его моментально вычислят: Мемконтроль умеет определять моменты входа и выхода из мемориума любого погруженца.
Но всё же доносчик допустил оплошность: момент перехода в другую эпоху тоже фиксируется Мемконтролем. По следам беглеца был немедленно направлен Холодов. Меморист упирался руками и ногами, аргументируя отказ тем, что он — не сыщик, не оперативник и совершенно не умеет задерживать преступников. Но Бурлаков умудрился уломать Виктора кнутом, пообещав испортить ему восстановление в университете. А в качестве пряника майор Мемконтроля закачал Холодову мемобразник, позволяющий погруженцу самостоятельно изменять внешность без помощи мемтехников. Бурлаков уверил мемориста, что тому требуется только выследить беглеца, а далее погрузится группа захвата и доделает начатое. Виктору осталось только со скрипом согласиться.
На окраине губернского города, в жаркий безоблачный июльский день благословенного тысяча девятьсот тринадцатого года проходила ежегодная ярмарка. Толпы нарядно одетых горожан прогуливались по торговым рядам, где улыбчивые крестьяне предлагали им свои товары. Чего тут только не было! Розовые окорока высились на прилавках, соседствуя с пластами балыка и грудами битой птицы, над ними красовались гирлянды домашних колбас. Кадушки с чёрной икрой и бочки с маринованной стерлядкой стояли возле прилавков, и на них время от времени усаживались передохнуть утомлённые продавцы. Торговцы выпечкой заманивали покупателей блинами с припёком, пирогами с грибами, сдобными мягкими бубликами и ароматными курниками. Их пытались перекричать продавцы сладостями, которым нужно было до заката солнца сбыть горы пастилы и тульских печатных пряников. Атмосферу праздника создавали балаганы, где публику веселили скоморохи, фокусники и плясуны на канате. А хрустальный перезвон колоколов многочисленных церквей, окружающих ярмарочную площадь, навевал мысли о величии, незыблемости и святости.
Переместившийся Виктор чуть не сшиб двух нарядных крестьян, спрятавшихся в тень от полуденного июльского солнца. На перемещенца, как водится, совершенно не обратили внимания. В метрах двадцати от места погружения начинались торговые ряды. Бурлаков догадался пометить беглеца, и теперь среди толп народа Виктор отчётливо видел зелёный ярлычок над головой незнакомца. Это напоминало дополненную реальность в телефонах, когда над реальными объектами всплывают виртуальные подсказки.
Видимо, беглец не обладал мемобразником, потому что он выглядел как среднестатистический горожанин тридцатых годов: гимнастёрка без знаков различия, галифе и обязательные сапоги. В толпе его было распознать легко. Виктор же, наоборот,
— Да, Николенька, погода — просто благодать! — говорил стоящий рядом крестьянин постарше другому, молодому и безбородому. — Боженька нашу ярмарку благословляет.
— Верно, дядя Митяй, — ответил безбородый Николенька и невпопад, но очень патриотично, добавил:
— И Россию нашу тоже благословляет!
— Потому что нет в мире страны, более духовной, чем матушка Русь, — глубокомысленно завершил мысль дядя Митяй. — Ну, вкусим, что ли, от трудов наших.
Николенька развязал мешок и вынул пару бутербродов с чёрной икрой и корзинку с кусками копчёной свинины. Мужики, перекрестясь, чинно принялись за еду. Виктор встал за ними так, чтобы вести наблюдение за беглецом, который продолжал, прищурившись, оглядывать толпу покупателей.
— Есть ведь в городе лихие люди, дядя Митяй, — рассуждал, жуя, Николенька, — которые Россию нашу погубить хотят. Революционеры или как их…
— Антихристы это, Николенька, всем недовольные. Не рады они ни солнышку ясному, ни небу чистому, ни царю богопомазанному. Всё хотят уничтожить, всё погубить, всю стабильность нарушить. Всё бы им стачки да майданы устраивать. Нелюди это, прости господи! Столыпина убили, который так хотел Россию сделать ещё могучее. Эх, Пётр Аркадьевич! — Дядька Митяй всхлипнул и истово закрестился на виднеющиеся вдалеке золотые купола. — Царство ему небесное!
На слове «майдан» Холодов вздрогнул, поняв, что дядя Митяй употребил его не в значении «площадь». Потом вспомнил, что мемлингвисты часто адаптируют старые эпохи, чтобы мемтуристы чувствовали себя комфортно, и им не резали слух постоянные «гой еси», «житие мое» и разные «аки-паки». Но часто специалисты молодого поколения при адаптации перебарщивают, и прошляки начинают вворачивать в речь современные термины и жаргонизмы.
Заметив, что беглец зашагал вдоль торговых рядов в сторону роскошного торгового дома, стоящего на краю площади, Виктор осторожно двинулся следом. За торговым домом ближе к горизонту высилось колесо обозрения чудовищной высоты, выглядящее в этой эпохе странно и сюрреалистично.
Жара стояла ужасная. Страшно мучила жажда, тем более что вокруг Виктора покупатели то и дело дразняще пили: хлебный квас, клюквенный морс или воду со льдом на бруснике. Меморист прекрасно знал, что в далёком реале его тело, лежащее в мемкапсуле, исправно подпитывается водой и питательными смесями, и жажда вызвана скорее привычкой, но от этого пить хотелось не меньше. Пьющие же, влив в себя щедрую порцию освежающей жидкости, удовлетворённо крякали, ухали и крестились, тем самым раздражая и без того нервного мемориста.
Ближе к торговому дому стали появляться мемтуристы. Лето тринадцатого года пользуется популярностью: желающих посмотреть «Россию, которую мы потеряли», очень много. Вообще вероятность столкнуться в мемориуме двум группам туристов крайне мала. Если их разделяет одна тысячная доля секунды, то они друг друга не увидят. А Виктору попалось на глаза уже трое. Значит, плотность туристического потока в этой эпохе велика: есть такие популярные времена, куда мемтуристы лезут как мухи на варенье. Ещё следует учесть тех погруженцев, которые сейчас незримо присутствуют в режиме бога. Любого начинающего мемтуриста пугает, что его в любой момент могут увидеть невидимые погруженцы. Ему потом и в реале начинает казаться, что за ним незримо следят тысячи глаз. Это называется синдромом боязни всевидящего ока.