Сумерки памяти
Шрифт:
В эту ветреную ночь Илья Николаевич чувствовал себя особенно одиноким в своей пропыленной профессорской квартире с непомерно высокими потолками и темной, пропитанной знаниями трех поколений, мебелью. Он не мог заснуть и, поддавшись штормящей волне меланхолии, решил перекусить на кухне жаренным на подсолнечном масле черным хлебом.
В форточку кухонного окна проскакивали порывы холодного ветра, неизвестно откуда подувшего после такого подарочно теплого весеннего вечера, и нервозно раскачивали тяжелую, висящую на деревянных кольцах, зеленую занавеску. Илья Николаевич занялся незатейливой кулинарией, одновременно думая о своих жизненных
Кучкин медленно, отставив в сторону смазанную маслом сковородку, подкрался к зашторенному окну и, отодвинув занавеску, оказался лицом к лицу с Ириной, которая увидев его, улыбнулась и перестала бормотать.
Настроение Ильи Николаевича, еще несколько минут назад томительно грустившего от невостребованности чувств, резко изменилось. Глядя на Ирину, смотревшую ему в глаза немигающим взглядом, Кучкин понял, что наконец так странно и так неожиданно, он встретил свою любовь. Он еще не знал, кто она, как оказалась на его окне, но то, что это женщина его мечты, он уже знал наверняка.
Ее перья с перламутрово-радужным подсветом, ее глаза цвета грозовых туч, отраженных в горном озере, ее спутавшиеся от долгого полета в заоблачной вышине волосы — на все это он мог бы любоваться бесконечно долго, удивляясь только тому, что судьба, долгие годы обделявшая его любовью, неожиданно сделала такой по-царски щедрый подарок, отдав ему в руки это великое чудо.
Илья Николаевич осторожно приоткрыл створку и жестом пригласил Ирину пройти в дом. Но она уже так устала от всего пережитого за день, что не могла сдвинуться с места, и ей оставалось только жалобно смотреть на гостеприимного хозяина квартиры, надеясь на его догадливость и сострадание. Кучкин, хорошо знающий все птичьи повадки и особенности поведения, не заставил себя долго ждать — обхватив Ирину сильными руками так, как ловят больших птиц, он перенес ее с кухонного окна в гостиную, где усадив на подушки в мягкое кресло, заботливо укрыл теплым колючим пледом, одновременно объясняя, что все неприятности уже позади, и что он очень рад принять у себя такую почетную гостью. А через полчаса они уже дружно ели горячий жареный хлеб, от души посыпанный солью, и смотрели друг на друга глубоким, полным нежности взором.
Ирину, также как и ее нового знакомого Илью Николаевича, одурманивал, спустившийся из поднебесья, туман любви. Ей было томно-спокойно рядом с этим милым бородатым человеком, в его квартире, насыщенной вещами из другого, совсем далекого от Ирины мира. Она наполнялась пониманием того, что именно здесь теперь находится ее дом — убежище, в котором будет жить отныне ее сердце, в спокойствии и защищенности от невзгод и тревог. И одновременно с этим приходило чувство, ненавязчиво подсказывающее, что в этом месте на высшем пьедестале всегда, под напором любых штормов, будет стоять их любовь. И не надо будет больше надуманных ритуалов и шаблонных разговоров, пародирующих настоящие чувства, а поиск стабильности станет не нужен, поскольку она уже найдена и утверждена на одну из главных ролей в этом прочно сколоченном мире.
И от всех этих мыслей, от шерстяного пледа, приятно согревшего подстывшие перья, от утоленного сочным хлебом голода Ирине захотелось петь. Она наклонила голову набок и, чуть закрыв глаза, запела неведомую песнь восторга. Но не птицей Сирин
Потом было еще много разных дней, солнце сменяло тучи, дождь приходил на смену палящему зною, а время тихо стекало в сосуд прошлого. Миновало лето.
В один из теплых осенних вечеров Ирина, положив ногу на ногу и откинувшись на спинку стула, сидела в небольшом кафе со своим приехавшим из заграницы братом Игорем и рассказывала ему историю того весеннего дня, когда ей посчастливилось перелететь из одной судьбы в другую, оставив прежний мир задыхаться под тяжестью неизвестности.
— …а на утро я встала уже нормальной женщиной, без хвоста и перьев… — смеясь говорила Ирина, — Сергею я не звонила, но ему все рассказала мама, которая, кстати, ничего не знает о моем чудесном превращении.
Игорь молча слушал, пытаясь понять, насколько сильно разыгралась фантазия его младшей сестры и где найти тонкую грань между правдой и вымыслом. Но любопытство скоро взяло верх над желанием молчать, и он спросил:
— Так когда же ты познакомишь меня со своим сказочным героем-орнитологом?
— Пойдем, он, наверное, уже вернулся, — ответила Ирина и, легко встав со стула, зашагала к выходу.
Через полчаса они уже были в Кучкинской квартире на десятом этаже университета, и Игорь обменивался рукопожатием с улыбающимся Ильей Николаевичем.
В орнитологическом раю Кучкина за эти несколько месяцев многое изменилось. И хотя по углам по-прежнему стояли пыльные птичьи чучела, а на окнах висели все те же ветхие зеленые занавески, это уже не была квартира одинокого холостяка-ученого. Во всем, как были расставлены на полках книги, как лежали диванные подушки, с вышитыми на них павлиньими перьями и даже в том, как свисала со стола бежевая скатерть с длинными белыми кистями, чувствовалось незримое присутствие любви. Она была растворена в воздухе, плавала под высокими потолками, отражалась в помутневших от долгого труда зеркалах. Любовь здесь была повсюду.
И Игорь, зашедший сюда из совершенно другой жизни, не мог не понять, как счастлива его сестра в этом, быть может, чуть придуманном и оторванном от реальности мире. Он понял — самое лучшее, что он может сделать, это оставить Ирину и Кучкина наслаждаться обществом друг друга и не ворошить весьма странное недавнее прошлое. Но реалистически приземленное любопытство, вопреки здравому смыслу, снова победило, и, оставшись с Ильей Николаевичем наедине, когда Ирина ушла на кухню за чайником, Игорь все же решился задать этот, неимоверно волнующий его вопрос:
— А в тот вечер…
Но договорить Игорь не смог, так как его прервал неожиданный смех Кучкина, который весело сказал:
— О, только не спрашивайте меня, действительно ли Ирина прилетела ко мне в тот вечер в образе птицы Алконоста, я все равно не скажу. Это наша большая семейная тайна.
Через несколько дней Игорь улетал обратно в дальние страны. Он не любил, когда его кто-нибудь провожал, да и время было слишком позднее. С хорошим чувством, как от прикосновения к чему-то прекрасно-невозможному, он оставлял сестру жить в этой, так и не раскрытой, жизни-загадке.