Сумерки памяти
Шрифт:
Я с сомнением покачала головой, но все же снова откинулась на спинку садовой скамейки и, закрыв глаза, погрузилась в липкий туман этой малоприятной жизни.
Как ни странно это может показаться, но я увидела свой дом, в котором бегали мои дети, и сидел за работой мой муж, но уже не было меня. Я отчетливо видела их, но сначала никак не могла понять, как именно я это вижу. Но потом спустя некоторое время наступил такой момент, когда мой сын, заигравшись, чуть не упал с лестницы, а я поддержала его. Он выпрямился, посмотрел мне в глаза, прошептал: «Мама» и убежал играть дальше, а я поняла,
Я продолжаю жить в своем доме, но кроме моего сына никто об этом не догадывается, а он никому не рассказывает о нашей тайне, потому что каждый раз после того, как мы видимся, я прикладываю палец к губам и показываю ему, что об этом следует молчать.
Мой дом медленно погружается в упадок — в хозяйстве полный развал, дети бегают какие-то неухоженные, несмотря на то, что мой бывший муж нанял им няньку. Все идет не так, как мне хотелось бы видеть, но изменить я уже ничего не могу, и мне остается только наблюдать весь этот хаос и немного помогать расти моим детям.
И вот в один из дней на пороге моего дома появляешься ты и просишь моего мужа переписать какие-то важные документы. Он соглашается, и пока он рассматривает эти бумаги и вникает в суть работы, ты разговариваешь с моим сыном. Он рассказывает тебе, что я умерла меньше года назад, что у него есть сестра, что живется им не так уж и хорошо в этом холодном и неуютном доме. Немного поговорив с детьми, ты уходишь, и возвращаешься на следующий день. Работа закончена, и ты можешь забрать свои бумаги, но что-то еще удерживает тебя в моем доме. Ты проходишь в комнату и говоришь моему мужу, что у тебя есть к нему серьезный разговор.
— Я хочу предложить вам отдать мне на воспитание вашего сына, — говоришь ты. — У меня нет наследников, а жениться мне уже поздно, поэтому мне нужен кто-то, кому я мог бы передать все мои знания и богатство. Оставьте себе дочку, а мне отдайте сына, потому что вы ему все равно не сможете обеспечить такую богатую жизнь, какой он заживет в моем родовом замке.
— Я должен подумать… — начинает уходить от ответа мой муж, которому в общем-то все равно, кто и где будет воспитывать его детей, но нормы морали, к внешнему соблюдению которых он привык, не дают ему так быстро согласиться на это предложение.
— Не думайте, что я вам предлагаю это бесплатно, — продолжаешь ты, видя, какого сорта человек находится перед тобой, — я заплачу вам хорошие деньги.
Ты бросаешь на стол кошелек с монетами, и, принимая молчание собеседника за согласие, выходишь из комнаты и спрашиваешь моего сына:
— Ты хочешь уехать со мной навсегда? В большой дом, в котором у тебя будет все, что только ты сможешь пожелать?
— Да, хочу, — отвечает ребенок, но немного подумав, добавляет шепотом, — только мне надо спросить согласия у мамы.
Ты удивленно смотришь, как он убегает по лестнице на второй этаж. А мой сын, открыв двери верхней комнаты, подходит к креслу, в котором он каждый день видит меня, и говорит:
— Можно я навсегда уеду отсюда с этим человеком?
Я киваю ему, а он, улыбаясь, задает мне еще один вопрос:
— А ты поедешь туда со мной?
Я снова киваю ему, и он, радостно засмеявшись, бежит вниз, и говорит тебе, что согласен ехать.
А
— Вот теперь, кажется, действительно все, — сказала я, открыв глаза. — На этот раз я увидела гораздо больше, но теперь некоторые вещи вызывают у меня сомнение.
— Например?
— Например, почему ты решил забрать с собой моего сына, и какими соображениями руководствовался мой муж, когда его тебе отдавал?
— Неужели, для тебя большая новость, что твоим мужем может оказаться слабохарактерный подлец? Или ты никогда не слышала о том, что чужих детей можно любить так же, как своих родных или даже больше? Ты меня удивляешь. Повидав столько всего в жизни, вспомнив то, что было в глубинах твоего прошлого, ты так и не научилась верить тому, что видишь.
— Да, — задумалась я, — но все равно, это очень необычная жизнь, однако, в историю о том, что мать остается на земле в образе ангела-хранителя своего ребенка, я легко могу поверить, так как в этой жизни не раз была свидетельницей таких ситуаций. А кстати, ты знаешь, оказывается, такие люди-призраки воспринимают мир совсем не так, как они делали это будучи живыми.
— Интересно…
— Понимаешь, их как бы перестает волновать такое множество проблем, с какими им ежедневно приходилось сталкиваться в реальности. Я бы даже сказала, что их вообще волнует только одна проблема — та, из-за которой они остались на этой бренной земле. Так если бы я задержалась здесь не из-за моих детей, а обуреваемая жаждой мести решила призвать к порядку моего неверного супруга, то уже вряд ли смогла бы все силы тратить на свои материнские дела, поскольку ежедневно делала бы все возможное, чтобы свести его в могилу.
— Да, думаю, что ты права, — сказал он, беря у меня из рук ветку бузины. — Они действительно одержимы только одной страстью, именно той, которая владеет их сердцем в тот момент, когда их настигает смерть.
— Значит, если в последние минуты жизни человек будет чересчур сильно о чем-то страдать или мечтать, то эта сильная эмоция как бы привяжет его к объекту собственных мыслей?
— Да, ты почти права. Это действительно верно, с той только оговоркой, что если человек, о котором он думает, тоже умер, то в этом случае события могут развиваться совершенно неожиданным образом.
— А каким? — не удержалась я от вопроса.
Он повернулся и посмотрел на меня:
— Ты, кажется, хотела вспомнить свою жизнь за колючей проволокой? Так может быть тебе лучше не отвлекаться на размышления о всяких призраках и духах, а начать заниматься делом? Забудь на некоторое время об этом разговоре, а когда придет время, мы вновь вернемся к этой теме.
— А оно придет?
— О, можешь не сомневаться! Тот момент, когда ты захочешь в подробностях узнать о том, что происходит, когда умирают два человека, охваченные одной страстью, непременно наступит. А пока расскажи мне, чего ты ждешь от воспоминаний о временах той войны, историю которой ты узнавала только по книгам и кинофильмам.