Сумерки вождей

Млечин Леонид

Аппетит у Ленина сразу пропал.

– Надо принимать решение, – отозвался он. – Решается не только наша с Григорием судьба. Являться или не являться? Или идти к ним на суд, понимая все возможные последствия, включая немедленную расправу. Или скрываться, уходить на конспиративное положение. Тогда срочно подобрать надежные квартиры. А то и вовсе уехать на время из города, потому что искать будут повсюду.

Он обратился к присутствующим:

– Что вы думаете? Как нам следует поступить? Высказывайтесь, товарищи.

Наступила тишина.

Сталин

заговорил первым.

– Ясности и определенности нет, так как существуют различные течения. – Он всегда говорил неспешно, а сейчас, можно сказать, цедил каждое слово. – Но думать надо прежде всего о партии, Владимир Ильич. Если, спасаясь от ареста, вы исчезнете, многие обвинят вас в трусости, в том, что вы сбежали и спрятались в то самое время, когда ваши друзья и товарищи по партии уже арестованы. А вы же знаете, обвинения в личной трусости действуют гораздо сильнее, чем самые серьезные политические обвинения. Это больно ударит по репутации большевиков.

Ленин с нескрываемым удивлением смотрел на Сталина. Хотел что-то сказать, но удержался.

– Но, конечно, просто так являться нельзя, – увесисто и неторопливо продолжал Сталин. – Думаю, товарищ Ленин может явиться и уверенно доказать на суде свою полную невиновность и снять с партии тяжкие обвинения в предательской работе на немцев. Если, разумеется, Временное правительство гарантирует наших товарищей от насилий. А мы со своей стороны в отсутствие Владимира Ильича возьмем все партийные дела на себя. В атмосфере войны и разрухи, в атмосфере разгорающегося революционного движения на Западе и нарастающих побед рабочей революции в России может удержаться и победить только одна власть, власть социалистическая. В такой атмосфере пригодна только одна тактика, тактика Жоржа Дантона: смелость, смелость и еще раз смелость!

Никто с ним не согласился.

– Мы ни в коем случае не должны выдавать Ленина! – взорвался Глеб Бокий.

Он повернулся к Сталину:

– Вы с такой легкостью говорите: пусть сдадутся властям, потому что вам лично ничто не угрожает!

Не удержавшись, едко добавил:

– Они охотятся на вождей. Вас-то никто не ищет!

Яков Свердлов более спокойно, но столь же однозначно поддержал Бокия:

– Я тоже против явки.

– И я, – присоединилась к ним Крупская. – Я же видела людей, которые тебя ищут.

Ленин размышлял вслух:

– Время на нашей стороне. Ситуация в стране ухудшается стремительно. Те, кто сегодня громче всех кричит против нас, завтра присоединятся к нам. Сейчас главное - сохранить силы и людей. Все остальное не имеет значения. На нормы буржуазного формального правосудия мы плюем. Мы признаем только революционный правопорядок. Все, что выгодно революции, – то и законно.

Ленин немного успокоился и обвел собравшихся повеселевшими глазами:

– Значит, большинство против явки. Подчинимся большинству.

Обратился к Крупской:

– Надя, иди сейчас же к Каменеву. Перескажешь Льву

Борисовичу, что мы договорились – не являться к ним на суд и расправу. Пусть передаст членам ЦК.

– Хорошо. – Надежда Константиновна послушно встала и начала собираться.

– Подожди, я ему записку напишу, – остановил ее Владимир Ильич.

Ленин поискал глазами бумагу и карандаш. Сталин вырвал листок из блокнота и протянул ему. Ленин быстро писал, сильно щуря левый глаз. Пожаловался:

– Темно как-то. Ничего не видно.

– Да, светло еще, - заметила Крупская.
–  Очки тебе нужны – при твоей-то близорукости. Возьми мои.

Пояснила Сталину:

– У Володи левый глаз сильно близорук, поэтому он и щурится, пытаясь что-то рассмотреть. Левым глазом он читает, а правым смотрит вдаль.

Она вытащила из сумочки очки и попыталась нацепить их на нос Ленину. Он брезгливо отстранился:

– Очков мне только не хватало. Лидер пролетарской партии - в очках. Очень убедительно. Как раз то, что надо для победы революции.

Покачав головой, Крупская аккуратно сложила в сумочку очки и бумаги со стола. Озабоченно пошла к двери.

– Надюша, подожди, – остановил ее Ленин.

Она удивленно оглянулась.

– Давай попрощаемся, – необычно серьезно произнес Владимир Ильич, – может, не увидимся больше.

Она вздрогнула и замерла. Ленин подошел, и они неловко обнялись.

– А ты знаешь, – вдруг сказала Крупская, – когда мне было пять лет, мама сочинила книжечку в стихах под названием «Детский день». Ее издали в Варшаве на русском и польском языках. Это описание жизни девочки Нади. Начиналось оно так:

Солнце чуть в окно заглянет,Надя вмиг с постельки встанет,Не лежит напрасно в ней.А оденется скорей.

Ленин погладил ее по щеке:

– Такой ты и осталась. Я бы без тебя не справился.

Крупская хотела его успокоить и ободрить.

– Помнишь, когда в 1914 году началась война, тебя арестовали в Австро-Венгрии как подданного Российской империи. И ты очень достойно перенес заключение, поэтому в тюрьме тебя прозвали «бычий хлоп» – в смысле крепкий, сильный.

– Но тогда государство не охотилось на меня, – ответил Ленин.

Депутат австро-венгерского парламента социал-демократ Виктор Адлер попросил за Ленина министра внутренних дел Австро-Венгрии Оттокара Чернина.

– Вы уверены, что господин Ульянов – враг российского правительства? – переспросил у депутата министр.

– О, да! – уверенно ответил Адлер. – Больший, чем вы, ваше превосходительство!

Ленина выпустили.

– Владимир Ильич! – Свердлов и Зиновьев позвали Ленина к столу.