Сумерки
Шрифт:
Я не дала дрогнуть ни единому мускулу на своем лице, потому что знала, что сейчас он быстро взглянет на меня — оценить мою реакцию. Мое лицо не выдало ничего.
Но наши взгляды зацепились друг за друга, и молчание стало еще тише — и глубже. Его требовательный упорный взгляд, казалось, заставил воздух потрескивать от знакомого электричества. И только когда все поплыло у меня перед глазами, я осознала, что перестала дышать. Когда я судорожно втянула в себя воздух, нарушая молчание, он закрыл глаза.
— Белла,
Я открыла дверь, и сухой холодный ветер, ворвавшийся внутрь, привел меня в чувство. Опасаясь, что из-за тумана в голове непременно упаду, я очень аккуратно вылезла из машины и, не глядя назад, захлопнула дверь. Стрекот опускающегося стекла заставил меня остановиться.
— Эй, Белла! — позвал он мне вслед. Голос был уже спокойнее. Он склонился к открытому окну со слабой улыбкой на губах.
— Что?
— Завтра моя очередь.
— Твоя очередь?..
Он улыбнулся шире, зубы сверкнули в полумраке:
— Задавать вопросы.
Он отвернулся, машина резко рванула с места и исчезла за углом прежде, чем я успела собраться с мыслями. Улыбаясь, я зашла в дом. Ясно было, что завтра мы увидимся.
Той ночью Эдвард, как обычно, царил в моих снах, но их атмосфера изменилась. Напоенная колдовским электричеством, непрочная ткань сновидений то и дело рвалась от напряжения, и я всю ночь ворочалась с боку на бок, постоянно просыпаясь. Только ближе к утру удалось провалиться в глухое, тяжелое забытье.
Проснулась я разбитая, но все с тем же ощущением нетерпеливого ожидания, с каким легла спать. Я натянула коричневую водолазку и неизбежные джинсы, вздыхая по открытым топам и коротким шортам. Завтрак, как и ожидалось, прошел тихо и спокойно. Чарли пожарил себе яичницу, я съела чашку овсянки. Казалось, он забыл про субботу. Но он встал из-за стола, понес тарелку в раковину и словно ответил на мой немой вопрос.
— Насчет субботы… — начал он, открывая воду.
Я съежилась.
— Что, пап?
— Ты все еще хочешь ехать в Сиэтл? — спросил он.
— Был такой план.
Я поморщилась. Только бы он не начал расспрашивать, а то придется на ходу сочинять непротиворечивую полуправду. Он выдавил немного жидкого мыла на тарелку и растер его щеткой.
— И ты уверена, что не успеешь вернуться до начала танцев?
— Я не иду на танцы, папа! — я сердито посмотрела на него.
— Тебя разве никто не пригласил? — спросил он, стараясь скрыть озабоченность тщательным мытьем тарелки.
Я обошла ловушку:
— На этот бал девушки сами приглашают парней.
— А-а. — Он нахмурился и взялся за полотенце.
Я посочувствовала Чарли. Должно быть, трудно быть отцом: постоянно боишься, что твоя дочь встретит парня своей мечты, и еще больше боишься, что этого не случится. Он бы испугался
Чарли ушел, помахав мне на прощанье рукой. Я пошла наверх, чтобы почистить зубы и собрать книги. После того, как стих шум отъезжающей патрульной машины, понадобилось подождать всего пару секунд перед тем, как снова выглянуть в окно. Серебристый «Вольво» уже стоял на подъездной дорожке вместо машины Чарли. Я кувырком скатилась по лестнице и выпрыгнула за дверь, размышляя, сколько еще раз мы исполним этот странный утренний ритуал. Хоть бы он стал вечным и неизменным, как восход солнца.
Эдвард ждал в машине. Казалось, он не глядел на меня, пока я закрывала дверь, не потрудившись даже запереть ее на замок. Я подошла к машине и смущенно остановилась, прежде чем залезть внутрь. Он спокойно улыбался мне — как всегда, безупречный и прекрасный, восторг и мука одновременно.
— Доброе утро, — промурлыкал он. — Как себя чувствуешь?
Его глаза изучающе пробежались по моему лицу, словно вопрос содержал в себе нечто большее, чем простую вежливость.
— Хорошо, спасибо.
Мне всегда было хорошо — и даже лучше, чем просто хорошо, — когда он был рядом.
Его взгляд упал на круги у меня под глазами.
— У тебя усталый вид.
— Никак не могла заснуть, — призналась я, неосознанным движением перебрасывая волосы на плечо, чтобы было за чем спрятаться.
— Я тоже, — поддел он меня, заводя двигатель. Я уже начала привыкать к тихому урчанию «Вольво». Наверняка рев мотора пикапа здорово меня напугает, когда придется снова сесть за руль самой.
Я засмеялась.
— Не сомневаюсь. Но все же я спала чуть дольше, чем ты.
— Бьюсь об заклад, что да.
— Так что ты делал этой ночью?
Он засмеялся.
— Даже не думай. Сегодня я задаю вопросы.
— Да, правда. И что ты хочешь узнать?
Я наморщила лоб. Никак не могла понять, что было такого интересного в моей скромной персоне?
— Какой твой любимый цвет? — с убийственной мрачностью спросил он.
Я закатила глаза.
— Каждый день по-разному.
— Какой твой любимый цвет сегодня? — на его лице застыло торжественно-строгое выражение.
— Наверное, коричневый.
Я часто одевалась по настроению.
Он фыркнул, растеряв всякую серьезность.
— Коричневый? — недоверчиво спросил он.
— Конечно. Он теплый. И, знаешь, мне его не хватает. Все, что должно быть коричневым — земля, скалы, стволы деревьев — здесь покрыто какой-то хлюпающей зеленой кашей, — пожаловалась я.
Казалось, мой короткий монолог его очаровал. Он внимательно посмотрел мне в глаза.
— Ты права, — снова серьезно сказал он. — Коричневый действительно теплый.