Сумерки
Шрифт:
— Хочешь, я убаюкаю тебя?
— Конечно, — засмеялась я. — Словно я смогу спать, пока ты здесь.
— До последнего времени тебе это удавалось, — напомнил он.
— Но я же ни о чемне знала, — ледяным тоном ответила я.
— Ну, раз ты не хочешь спать… — предложил он, не обращая внимания на мой тон. У меня перехватило дыхание.
— Если я не хочу спать…?
Он тихо рассмеялся:
— То что тогда ты хочешь делать?
Сначала я не нашлась, что ответить.
— Пока
— Скажи, когда придумаешь.
Я чувствовала его прохладное дыхание на своей шее, его нос скользил вдоль края моей челюсти — он вдыхал мой запах.
— Я думала, ты потерял чувствительность.
— То, что я не пью вина, еще не значит, что я не могу насладиться букетом, — прошептал он. — У тебя очень цветочный запах. Похоже на лаванду… или фрезию. Слюнки текут.
— Да, можно считать, день не удался, если кое-кто не напомнит мне о том, как аппетитно я пахну.
Он тихо засмеялся, а потом вздохнул.
— Я поняла, чего хочу, — сказала я. — Хочу услышать еще что-нибудь о тебе.
— Спрашивай, о чем хочешь.
Из всех своих вопросов я выбрала самый важный.
— Почему ты это делаешь? Я до сих пор не понимаю, зачем ты так ожесточенно борешься с собой, чтобы не быть тем, что ты есть? Пожалуйста, не воспринимай мои слова превратно, я очень рада, что ты это делаешь. Просто скажи, зачем так мучить себя?
Он ответил не сразу.
— Это хороший вопрос, и не ты первая его задаешь. Большинство нам подобных совершенно довольны своим жребием — они тоже не понимают, зачем мы так живем. Но, знаешь, то, что нам… выпал такой расклад, еще не значит, что у нас нет права выбора… что мы не можем подняться и вырваться за рамки судьбы, которую никто из нас не выбирал. Попытаться сохранить в себе хотя бы главное из того, что делает человека человеком.
Я лежала не шевелясь, онемев в благоговейном молчании.
— Ты спишь? — прошептал он спустя пару минут.
— Нет.
— Вопросы иссякли?
Я закатила глаза.
— Нет, конечно.
— Что еще хочешь узнать?
— Почему ты можешь читать мысли — только ты один? А Элис — видеть будущее… почему так случилось?
В темноте я почувствовала, как он пожал плечами.
— Мы сами не знаем. У Карлайла есть теория… он думает, что мы приносим в следующую жизнь какие-то преобладающие в нас человеческие черты, и они многократно приумножаются — так же, как обостряются, например, наши слух и обоняние. Он думает, что человеком я уже был восприимчив к мыслям окружающих, а Элис обладала даром предвидения.
— Что он сам и остальные принесли в следующую жизнь?
— Карлайл — сострадание. Эсме — способность страстно любить. Эмметт принес силу, Розали… — несгибаемость. Ну или
Я размышляла о невозможных вещах, которые он описывал, стараясь понять. Он терпеливо ждал.
— А с чего все это началось? Я имею в виду — Карлайл изменил тебя, кто-то, должно быть, изменил его, и так далее…
— Ну, а ты как появилась? Эволюция? Или акт творения? Не могли ли мы возникнуть в результате эволюции, как другие виды хищников и жертв? Или, если ты, как и я, не склонна верить, что этот мир вдруг взял и возник сам по себе, так ли сложно предположить, что одна и та же сила создала нежную рыбу-ангела и акулу, детеныша тюленя и касатку-убийцу, то есть, оба вида вместе?
— Давай скажем прямо — это я детеныш тюленя, да?
— Да.
Он засмеялся, и что-то коснулось моих волос — его губы?
Я хотела повернуться к нему, чтобы точно убедиться, что это были губы, но нужно было вести себя хорошо. Мне не хотелось доставлять ему новые неудобства.
— Ты уже готова заснуть? — спросил он, прерывая короткое молчание. — Или есть еще вопросы?
— Еще пара миллионов.
— У нас есть завтра, и послезавтра, и послепослезавтра… — напомнил он мне. Я улыбнулась, погрузившись в эйфорию от этой мысли.
— Ты уверен, что не исчезнешь утром? — мне хотелось быть уверенной. — В конце концов, ты же просто миф.
— Я тебя не покину.
Кажется, он обещал это.
— Можно еще вопрос, последний?
Я покраснела. И темнота бы не помогла — он, должно быть, ясно ощутил внезапный жар моей кожи.
— Что такое?
— Нет, забудь. Я передумала.
— Белла, ты можешь спрашивать меня о чем угодно.
Я не ответила, и он застонал.
— Знаешь, я думал, что со временем привыкну не слышать твои мысли и перестану переживать по этому поводу. Но становится все хуже и хуже.
— Это очень хорошо, что ты не слышишь мои мысли. С меня хватит того, что ты подслушиваешь меня по ночам.
— Ну пожалуйста! — в его голосе было столько убеждения, что трудно было устоять.
Я помотала головой.
— Если ты мне не скажешь, я буду думать, что это гораздо хуже, чем оно, возможно, есть на самом деле, — зловеще предупредил он.
— Пожалуйста! — снова умоляющим тоном.
— Ну ладно, — начала я, довольная, что он не может видеть мое лицо.
— Да, что?