Сумма теологии. Том IV
Шрифт:
Возражение 2. Далее, всякая душевная страсть принадлежит желающей способности. Но боль принадлежит не желающей, а, пожалуй, схватывающей части; так, согласно Августину, «телесная боль причиняется сопротивлением чувства более сильному телу» [614] . Следовательно, боль не является душевной страстью.
Возражение 3. Далее, всякая душевная страсть принадлежит животному желанию. Но боль принадлежит не животному, а, пожалуй, естественному желанию; так, читаем у Августина: «Если бы в природе [человека] не оставалось уже ничего благого, то не было бы и никакой боли об утраченном благе» [615] . Следовательно, боль не является душевной страстью.
614
De Nat. Boni. XX.
615
Gen. ad Lit. VIII, 14.
Этому противоречит мнение Августина, который полагал боль душевной страстью и цитировал по этому поводу ["Энеиду"] Вергилия: «Отсюда и страхи у них, и желанья, страданья и радость» [616] .
Отвечаю: как для удовольствия необходимы две вещи, а именно соединение с благом и восприятие этого соединения, точно так же две вещи необходимы и для боли, а именно соединение с некоторым злом (которое является злом постольку, поскольку оно суть лишенность одного из возможных благ) и восприятие этого соединения. Далее, то соединенное, которое не обладает аспектом блага или зла в отношении того, с чем оно соединено, не может обусловливать ни удовольствия, ни боли. Поэтому очевидно, что объектом удовольствия или боли может быть только то, что обладает аспектом блага или зла. Но благо и зло являются также и объектами желания. Следовательно, не вызывает сомнений, что удовольствие и боль принадлежат желанию.
616
De Civ. Dei XIV, 8. Августин предваряет приведенную цитату словами: «… в котором (т. е. в стихе Вергилия) в самом сжатом виде перечислены четыре душевные волнения». А несколько ранее, в шестой главе, он говорит: то, что Вергилий называл «страданием», Цицерон называл «скорбью».
Затем, любое движение или стремление желания, которое последует схватыванию, принадлежит умственному или чувственному желанию, в то время как стремление естественного желания последует схватыванию не субъекта этого желания, но, как было показано в первой части (103, 1), схватыванию кого-то другого. И так как удовольствие и боль предполагают некоторое ощущение или схватывание общего с ними субъекта, то ясно, что боль, равно как и удовольствие, находится в умственном или чувственном желании.
Затем, движения чувственного желания, и в первую очередь те, которые склоняют к некоторому пороку, называются страстями (22, 1). Поэтому боль, коль скоро она находится в чувственном желании, по справедливости называют душевной страстью, равно как и телесные болезни по справедливости называют страстями тела (Августин вообще склонен рассматривать «боль» как своего рода болезнь [617] ).
Ответ на возражение 1. Мы говорим о теле постольку поскольку в теле находится причина боли; например, когда тело подвергается какой-либо порче. Но движение боли всегда происходит в душе, поскольку, как говорит Августин, «тело не ощущает боли до тех пор, пока ее не почувствует душа» [618] .
617
De Civ. Dei XIV, 7.
618
Super Psalm 87, 4.
Ответ на возражение 2. Мы говорим о чувственной боли не в том смысле, что она является актом чувственной силы, а в том, что для [ощущения] телесной боли, равно как и телесного удовольствия, необходимы чувства.
Ответ на возражение 3. Боль об утраченном благе свидетельствует о благости природы не потому, что боль является актом естественного желания, а потому, что природа желает нечто как благо, ощущение утраты которого порождает страсть боли в чувственном желании.
Раздел 2. Является ли страдание тем же, что и боль?
Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что страдание не является болью. Так, Августин говорит, что «слово «боль» чаще употребляется в применении к телам» [619] .
Возражение 2. Далее, ощущать боль можно только в связи с наличным злом. Но страдание может относиться также и к прошлому, и к грядущему злу; так, раскаяние – это страдание, относящееся к прошлому, а тревога – к будущему. Следовательно, страдание весьма отлично от боли.
619
De Civ. Dei XIV, 7. Именно поэтому в применении к душе Августин предлагает использовать не термины «боль», «скорбь» (эти два слова для Августина являются практически синонимами) или даже «страдание», но – «печаль».
Возражение 3. Далее, похоже на то, что боль последует исключительно чувству осязания. Но страдание может последовать любому чувству. Следовательно, страдание, которое простирается на гораздо большее количество объектов, не является тем же, что и боль.
Этому противоречит сказанное апостолом: «Великое для меня страдание и непрестанная боль сердца моего» [620] (Рим. 9:2); таким образом, словами «страдание» и «боль» он обозначает одно и то же.
620
В синодальном переводе: «Великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему».
Отвечаю: удовольствие и боль могут восходить к двоякому схватыванию, а именно к схватыванию внешнего чувства и к внутреннему схватыванию ума, или представления. Но внутреннее схватывание простирается на большее количество объектов, нежели внешнее, поскольку все, что подпадает под внешнее схватывание, подпадает и под внутреннее, но не наоборот. Поэтому то удовольствие, которое обусловливается исключительно внутренним схватыванием, называется радостью (о чем уже было сказано (31, 1)), и точно так же та боль, которая обусловливается исключительно внутренним схватыванием, называется страданием. Таким образом, как то удовольствие, которое обусловливается внешним схватыванием, называется [именно] удовольствием, но [никак] не радостью, точно так же и та боль, которая обусловливается внешним схватыванием, называется именно болью, но [никак] не страданием. Следовательно, страдание является одним из видов боли, равно как и радость – одним из видов удовольствия.
Ответ на возражение 1. Августин в данном случае говорит об использовании слов; в самом деле, слово «боль» чаще употребляется в применении к телесным болям, которые гораздо более очевидны, чем душевные боли.
Ответ на возражение 2. Внешнее чувство воспринимает только настоящее, тогда как внутренняя познающая сила может воспринимать настоящее, прошедшее и будущее. Поэтому страдание может относиться к настоящему, прошедшему и будущему, тогда как телесная боль, которая последует схватыванию внешнего чувства, может относиться только к чему-то наличному.
Ответ на возражение 3. Осязательные ощущения бывают болезненными не только потому, что они не всегда адекватны схватывающей силе, но также и потому, что они иногда противны природе, в то время как объекты других чувств хотя и могут быть неадекватными схватывающей силе, но никогда не бывают противными природе, за исключением тех случаев, когда они зависят от чувства осязания. Поэтому один только человек, будучи животным с совершенным познанием, может непосредственно получать удовольствие от объектов других чувств, в то время как остальные животные, согласно сказанному в третьей [книге] «Этики» [621] , не получают от них никакого удовольствия иначе, как только через посредство соотнесения их с осязательными ощущения ми. Таким образом, если речь идет об объектах других чувств, то мы не говорим о боли, имея в виду, что она противоположна естественному удовольствию, но, скорее, о страдании, поскольку оно противоположно радости. Поэтому если под болью – как это бывает в большинстве случаев – понимать именно телесную боль, то тогда ее следует отличать от страдания согласно различию внутреннего и внешнего схватывания, притом что со стороны объектов удовольствие простирается на большее, нежели телесная боль. А если понимать боль в широком смысле слова, то в таком случае она является родом, к которому принадлежит страдание, о чем уже было сказано.
621
Ethic. Ill, 13.