Сумма теологии. Том V
Шрифт:
Этому противоречит следующее: то, что является основанием для прощения греха, уменьшает грех. Но таковым является неведенье, что явствует из сказанного [в Писании]: «…помилован потому, что так поступал по неведению» (1 Тим. 1:13). Следовательно, неведенье уменьшает или облегчает грех.
Отвечаю: поскольку каждый грех произволен, неведенье может уменьшить грех в той мере, в какой оно уменьшает произвольность, а если оно не делает его менее произвольным, то в таком случае никоим образом не облегчает грех. Далее, очевидно, что неведенье, которое оправдывает грех в целом, делая его полностью непреднамеренным, не уменьшает грех, но устраняет его целиком. С другой стороны, неведенье, которое является не причиной совершаемого греха, но сопутствующим ему обстоятельством, не уменьшает и не отягчает грех.
Таким
Ответ на возражение 1. Неведенье, посредством которого «всякий испорченный человек не ведает», является не причиной совершаемого греха, а тем, что последует этой причине, а именно склоняющей к греху страстью или навыком.
Ответ на возражение 2. При добавлении одного греха к другому возрастает количество грехов, но это не всегда делает грех большим, поскольку в некоторых случаях эти два греха отдельны друг от друга и никак не совпадают. Более того, иногда первый грех может уменьшать второй, и тогда в сумме два греха могут быть менее тяжкими, чем один из них сам по себе. Так, убийство является более тяжким грехом тогда, когда убийца трезв, нежели тогда, когда он пьян, хотя в последнем случае налицо два греха; в самом деле, опьянение уменьшает преступность завершающего греха в большей степени, чем греховно оно само.
Ответ на возражение 3. Слова Амвросия можно понимать как сказанные о неведении как таковом, или же они могут относиться к одному из видов греха неблагодарности, самой высокой степенью которого является та, когда человек попросту не желает замечать сделанное ему добро, или, возможно, он подразумевает неведенье неверия, которое подтачивает основы духовной доктрины.
Ответ на возражение 4. Пьяный «виновен вдвойне» вследствие двух совершаемых им грехов, а именно самого опьянения и греха, который последует опьянению. Тем не менее, опьянение благодаря обусловленному им неведенью уменьшает завершающий грех, притом иногда в большей степени, нежели греховно само опьянение, о чем уже было сказано. Можно также отнести указанные слова к постановлению законодателя по имени Питтак, который, как сообщает Философ [475] , распорядился, чтобы пьяные в случае нанесения другим оскорблений подвергались большему наказанию [чем трезвые], заботясь при этом не столько о снисхождении, на которое мог бы рассчитывать пьяница, сколько об общественной пользе, поскольку действия пьяного [обычно] причиняют больший ущерб, чем [аналогичные] действия трезвого.
475
Polit. II, 9.
Вопрос 77. О ПРИЧИНЕ ГРЕХА СО СТОРОНЫ ЧУВСТВЕННОГО ЖЕЛАНИЯ
Далее мы рассмотрим причину греха со стороны чувственного желания, а именно то, может ли душевная страсть обусловливать грех, под каковым заглавием наличествует восемь пунктов: 1) может ли страсть чувственного желания подвигать или склонять волю; 2) может ли она побороть разум вопреки его знанию; 3) является ли последующий страсти грех грехом по слабости; 4) является ли страсть себялюбия причиной любого греха; 5) о трех причинах, упомянутых в первом послании Иоанна, а именно о «похоти очей, похоти плоти и гордости житейской» (1 Ин. 2:16); 6)
Раздел 1. МОЖЕТ ЛИ СТРАСТЬ ЧУВСТВЕННОГО ЖЕЛАНИЯ ПОДВИГАТЬ ВОЛЮ?
С первым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что воля не подвигается страстью чувственного желания. В самом деле, любая пассивная способность подвигается не чем иным, как только своим объектом. Но воля – это одновременно активная и пассивная способность, поскольку, как говорит Философ о желающей способности вообще, она и движима, и движет [476] . Таким образом, коль скоро объектом воли является не страсть чувственного желания, а установленное разумом благо, то похоже на то, что страсть чувственного желания не подвигает волю.
476
De Anima III, 10.
Возражение 2. Далее, более возвышенный двигатель не приводится в движение менее возвышенным; так, душа не движется телом. Но воля, которая является разумным желанием, соотносится с чувственным желанием как более возвышенный двигатель с менее возвышенным, в связи с чем, по словам Философа, «разумное желание подвигает чувственное желание подобно тому, как в случае небесных тел одна сфера подвигает другую» [477] . Следовательно, воля не может быть подвигнута страстью чувственного желания.
477
De Anima III, 11.
Возражение 3. Далее, то, что нематериально, не может быть подвигнуто материальным. Но воля – это нематериальная способность, поскольку она, как сказано в третьей [книге трактата] «О душе» [478] , находится в разуме и не использует телесный орган, в то время как чувственное желание, пребывая в органе тела, является материальной силой. Следовательно, страсть чувственного желания не может подвигать умственное желание.
Этому противоречат слова [Писания]: «Похоть развратила сердце твое» (Дан. 13:56).
478
De Anima III, 9.
Отвечаю: страсть чувственного желания не может непосредственно понуждать к действию или подвигать волю, но она может делать это опосредованно, и притом двояко. Во-первых, посредством своего рода отвлечения. В самом деле, коль скоро все душевные способности укоренены в единой сущности души, то из этого необходимо следует, что когда одна способность сосредоточена на своем акте, другая способность ослабевает или даже полностью утрачивает возможность действовать – либо потому, что энергия в целом утрачивает силу вследствие разделения, либо потому, что, будучи сосредоточенной на одной вещи, она не способна отвлекаться на другую, поскольку душе в ее деятельностях необходимо некоторое внимание, и если оно уделено чему-то одному, то всему прочему его уделяется гораздо меньше. Таким образом, когда движение чувственного желания обусловлено какой-либо страстью, любое надлежащее движение разумного желания или ослабевает, или полностью утрачивает возможность действовать посредством своего рода отвлечения.
Во-вторых, это может случаться со стороны желаемого объекта, который является схваченным разумом благом. В самом деле, суждение и схватывание разума может встречать препятствие со стороны страстного и неупорядоченного схватывания воображения и мнения оценивающей способности, что хорошо видно на примере полоумных. Но очевидно, что схватывание воображения и мнение оценивающей способности последуют страсти чувственного желания подобно тому, как приговор вкуса последует расположению языка. Действительно, мы не можем не заметить, как трудно отвлечь воображение того, кто охвачен какой-либо страстью, от объекта его эмоции. Вследствие этого суждение разума часто последует страсти чувственного желания и, следовательно, последует ей и движение воли, поскольку воля по природе склонна следовать за суждением разума.