Сумма теологии. Том VII

Аквинский Фома

Следовательно, и исправление грешника бывает двояким. Первое из них применяется как средство против греха, который рассматривается как зло самого согрешающего. Таковым по справедливости является братское исправление, целью которого является улучшение грешника. Но устранить чье-либо зло есть то же самое, что и произвести его благо, а произвести чье-либо благо – это акт любви к горнему, посредством которой мы желаем и делаем что-то хорошее нашему другу· Следовательно, братское исправление тоже является актом любви к горнему, поскольку посредством него мы устраняем зло нашего брата, а именно грех, и такое устранение приличествует любви к горнему куда более, чем устранение внешней утраты или телесного ущерба, так как противоположное [злу] добродетели благо в большей степени сродни любви к горнему, чем благо тела или внешних вещей. Поэтому братское исправление является актом любви к горнему в гораздо большей степени, чем исцеление телесной немощи или уменьшение внешних телесных нужд. Есть и другое исправление, которое

применяется как средство против греха согрешающего, который рассматривается как причиняющий ущерб другим, и в первую очередь – общественному благу. Такое исправление является актом правосудности и направлено на то, чтобы защитить соблюдение правосудности [в отношениях] между людьми.

Ответ на возражение 1. В приведенной глоссе речь идет о втором [виде] исправления, которое является актом правосудности. Или же, если в ней говорится о первом [виде] исправления, то в таком случае именем «правосудность» здесь названа общая добродетель, о чем речь у нас впереди (58, 5). В этом же смысле и «грех есть беззаконие» (1 Ин. 3:4), а именно как противный правосудности.

Ответ на возражение 2. Как говорит Философ, рассудительность упорядочивает средства для достижения цели, относительно которых можно принимать решение и осуществлять выбор [393] . Однако когда мы, руководствуясь рассудительностью, правильно выполняем какое-либо действие, направленное к цели некоторой добродетели, например умеренности или мужества, то это действие принадлежит в первую очередь той добродетели, к цели которой оно направлено. И коль скоро делаемое при братском исправлении увещевание направлено к устранению братского греха, каковое устранение принадлежит любви к горнему, то очевидно, что это увещевание, которым, если так можно выразиться, распоряжается любовь к горнему, является в первую очередь актом именно этой добродетели, и уже во вторую – актом рассудительности, которая выполняет и направляет действие.

393

Ethic. VI, 13.

Ответ на возражение 3. Братское исправление не противоположно терпимости к слабым, напротив, оно следует из нее. В самом деле, человек проявляет терпимость к грешнику постольку, поскольку не восстает против него и остается его доброжелателем, вследствие чего и стремится побудить его к лучшим поступкам.

Раздел 2. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ БРАТСКОЕ ИСПРАВЛЕНИЕ ПРЕДМЕТОМ ПРЕДПИСАНИЯ?

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что братское исправление не является предметом предписания. В самом деле, предметом предписания не может быть что-либо невозможное, согласно сказанному Иеронимом: «Анафема тому, кто говорит, что Бог заповедал нам что-то невозможное». Но [в Писании] сказано: «Смотри на действование Божие – ибо кто может выпрямить то, что Он сделал кривым?» (Еккл. 7:13). Следовательно, братское исправление не является предметом предписания.

Возражение 2. Далее, все предписания божественного Закона можно свести к предписаниям Десятисловия. Но братское исправление не содержится ни в одном из предписаний Десятисловия. Следовательно, оно не является предметом предписания.

Возражение 3. Далее, упущение исполнения божественного предписания является смертным грехом, каковой не может иметь места в святом. Однако подчас святые и духовные люди упускали братское исправление, поскольку, по словам Августина, «не только чернь, но и особы высокого звания воздерживаются от обличений, движимые некоторыми узами вожделения, а не обязанностями любви» [394] . Следовательно, братское исправление не является предметом предписания.

394

De Civ. Dei I, 9.

Возражение 4. Кроме того, что бы ни было предметом предписания, оно является чем-то должным. Таким образом, если бы братское исправление было предметом предписания, то у нас возникал бы долг исправления перед нашими братьями, когда они грешат. Но когда человек должен кому-либо что-то материальное, например некоторую сумму денег, он не вправе просто ждать, когда кредитор явится к нему [взыскать задолженное], но ему необходимо самому искать его, чтобы вернуть долг. Следовательно, нам пришлось бы самим искать тех, кто нуждается в исправлении, чтобы мы могли их исправлять. Но [осуществить подобное], похоже, крайне затруднительно – как по причине слишком большого количества грешников, исправить которых в одиночку никто не в силах, так и потому, что монахи ради осуждения были бы вынуждены оставить [свои] монастыри, что представляется неправильным. Следовательно, братское исправление не является предметом предписания.

Этому противоречат следующие слова Августина: «Отказываясь исправлять грешника, вы становитесь ещё большим грешником, чем он» [395] .

Но так бы не было, если бы это небрежение не являлось упущением соблюдения некоторого предписания. Следовательно, братское исправление является предметом предписания.

Отвечаю: братское исправление является предметом предписания. Тут, впрочем, должно иметь в виду, что в то время как отрицательные предписания Закона запрещают греховные действия, положительные предписания побуждают к действиям добродетели. Но греховные действия, как сказано во второй [книге] «Этики» [396] , сами по себе злы и не могут стать добрыми независимо оттого, как, когда или где они исполнены, поскольку по самой своей природе они связаны со злой целью. Поэтому отрицательные предписания обязывают везде и всегда. С другой стороны, действия добродетели должны исполняться не при любых обстоятельствах, а только при тех, которые необходимы для того, чтобы действие было добродетельным, а именно исполненным там, тогда и так, как оно должно быть исполнено. А поскольку расположенность того, что определено к цели, зависит от формального аспекта цели, то этот аспект цели, который в настоящем случае выступает в качестве блага добродетели, и является самым главным обстоятельством добродетельного акта. Поэтому когда такое обстоятельство добродетельного акта отсутствует, то отсутствует благо добродетели, а сам акт противоречит предписанию. Если же отсутствующее обстоятельство добродетельного акта таково, что это не разрушает добродетели в целом, то даже когда благо добродетели полностью не достигается, он не противоречит предписанию. Поэтому Философ говорит, что если мы немного отходим от середины добродетели, то это не противоречит добродетели, а если намного, то этим разрушаем ее акт [397] . Но братское исправление определено к улучшению брата, и потому оно является предметом предписания в том, что оно необходимо ради этой цели, а не в том, что мы должны исправлять нашего согрешающего брата везде и всегда.

395

De Verb. Dom. XVI.

396

Ethic. II, 6.

397

Ethic. II, 9.

Ответ на возражение 1. Никакое по-настоящему доброе человеческое деяние не обходится без божественного вспомоществования, но это вовсе не означает, что человек не должен делать то, что в его силах. Поэтому Августин говорит, что «коль скоро никому из нас не дано знать, кто предопределен, а кто – нет, то во всех своих чувствах должно так руководствоваться любовью, чтобы желать спасения всех» [398] . Следовательно, нам надлежит проявлять заботу об исправлении всех наших братьев с упованием на Божью помощь.

398

De Corr. et Grat. 15.

Ответ на возражение 2. Как уже было сказано (32, 5), все предписания об оказании помощи нашим ближним сводимы к предписанию о почитании родителей.

Ответ на возражение 3. Упущение братского исправления может происходить трояко.

Во-первых, похвально, [а именно тогда] когда кто-либо воздерживается от исправления другого из любви к горнему Поэтому Августин говорит, что «если кто воздерживается от обличения и обуздания поступающих дурно или потому, что ищет более удобного для этого времени, или потому, что боится за них же самих, чтобы они не сделались от этого ещё хуже или чтобы не воспрепятствовали научить доброй и справедливой жизни других, более слабых, не оказали на них дурного влияния и не отвратили от веры, то в этом обнаруживается не жадность, а мудрое правило любви» [399] .

399

De Civ. Dei I, 9.

Во-вторых, братское исправление может быть упущено таким образом, что [это упущение равносильно] совершению смертного греха, а именно, как он говорит в том же месте, «когда страшатся суда черни, истязания и умерщвления плоти, и все это настолько овладевает умом, что он ставит подобного рода вещи выше братской любви». Все это, похоже, имеет место тогда, когда человек мог бы удержать неправедного от совершения греха, но уклонился от этого из-за жадности или страха.

В-третьих, такое упущение может быть простительным грехом, [а именно тогда] когда из-за жадности или страха человек не желает исправлять согрешения своего брата, но при этом он не погряз в своем нежелании так, что даже если бы со всей очевидностью видел, что мог бы удержать его от греха, то все равно уклонился бы от этого из-за жадности или страха, поскольку его ум все же отдает предпочтение братской любви. В указанном смысле святые люди подчас упускали исправлять согрешающих.