Сундук с серебром
Шрифт:
С трудом, из последних сил, втянул он лестницу в дом. Осторожно стал спускать ее в дверной проем, чтоб измерить глубину. Едва лестница коснулась воды, ее дернуло с такой силой, что Продар едва удержался на ногах.
Да, здесь слишком глубоко и течение сильное, этим путем не выберешься, и тут он вспомнил про скалистый выступ на горе. Иногда на него перекидывали лестницу и точно по мостику таскали на чердак сено и корм для скотины. Высота скалы достигала четырех метров. Вода до нее не доходила…
Продар снова
Дождь не переставал, вода по-прежнему шумела. Чудовищные тени плясали над водой, скрипела лестница. Наконец она уперлась во что-то твердое на другой стороне пропасти. Продар оттянул ее немножко назад и изо всех сил снова двинул вперед. Теперь лестница прочно зарылась в землю. Мост был наведен.
Продар наклонился и еще раз испробовал ее устойчивость. Лестница не дрогнула.
— А ну-ка берись за край и держи крепче! — сказал он Милке.
Перебирая мокрые поперечины, скользившие под руками и ногами, Продар пополз на ту сторону. Дождь хлестал, внизу кипели и бурлили волны, а он полз над пропастью во тьму, в неизвестность.
Наконец руки его коснулись земли. Он бросился вперед, в мокрые низкие кусты.
Убедившись, что лестница прочно засела в мягкой земле, под которой была скала, Продар пополз обратно.
Милка встретила его вопрошающим взглядом.
— Все в порядке, — сказал Продар, забираясь на чердак.
Он сходил за факелом, с какими в былые времена ходили ко всенощной. Посветил в сени — вода не убывала, ухо его улавливало все то же бульканье, какое он слышал и раньше.
— Иди, — сказал он Милке. — Держись крепче, чтоб не свалиться. Ребенка оставь, не то вместе сорветесь! Оставь, я сам его перенесу!
Скрепя сердце оставила Милка ребенка. Прежде чем ступить на лестницу, она испытующе посмотрела на старика — можно ли ему верить? Вся трепеща, сошла она на лестницу и трясущимися руками ухватилась за поперечины. Факел освещал струи дождя, воду, горный уступ впереди и лестницу.
— Я здесь! — крикнула она, достигнув земли.
Это был победный клич человека, спасшегося от смерти, и шел он из глубины души.
— Иди сюда! — позвал Продар мальчика. Тот уже не плакал. Засунув палец в рот, наблюдал за происходящим. — Обними меня за шею!
Мальчик бросился к деду и обхватил его за шею.
Продар встал на пороге, в одной руке он держал факел, на другой сидел ребенок. Лицо старика, усталое и напряженное, выражало непреклонную решимость. Он подался чуть вперед и коснулся коленом лестницы, готовый к трудному пути.
— Давайте ребенка! — раздался резкий крик с той стороны. — Смотрите, чтоб он не упал в воду!
Старик вздрогнул, словно его
«Самка вопит по своему детенышу, — подумал он. — Он в моих руках, вот она и боится. Опасается, что я отплачу ей за зло злом, как она того и заслуживает. По себе судит, гадина».
Угасшая было ненависть к Милке вспыхнула снова. Вспомнились все обиды, оскорбления, жестокости, злые слова и ядовитые взгляды. Всколыхнулось запоздалое раскаяние, что пустил ее в свой дом, встали в памяти загубленное на свары время, отнятая любовь сына, вырубленный лес, преждевременная смерть жены, бегство Францки в город и в довершение всего — оскорбление, брошенное ему сегодня.
Ничего из этого она не знала, никаких горестей не изведала, сегодняшняя ночь для нее первое испытание.
«Что, сука, тяжело? Чадо твое в моих руках, дом рушится, льет дождь, волны беснуются. Между нами пропасть. Бросайся на меня, гиена, если можешь, рви меня зубами, если можешь…»
В нем все кипело, но мысли не облекались в слова. Он все еще стоял на месте, неподвижный, в одной руке держа факел, в другой — ребенка. Сердце его леденело.
— Давайте ребенка! Ребенка! — вопила сноха, точно заглянула к нему в душу и увидела, что там сейчас творится.
«Извивайся, сука, рыдай, шипи, изрыгай проклятья, между нами бездна. Я могу расквитаться с тобой прежде, чем ты вернешься сюда. Ты лгала моему сыну и принесла ему ублюдка. Видел я, как ты это делала и с кем! Видел и никому не сказал. А ты в благодарность ездишь на мне верхом и, как вампир, пьешь из меня кровь. Чужая кровь станет хозяйничать в нашем доме и смеяться над нашими костями, которым и в гробу покоя не будет. Но для каждого наступает час расплаты. Сегодня пришел твой черед. Извивайся! Не успеешь вернуться, как все будет кончено…»
В душе Продара шла борьба. Он все еще стоял на месте, неподвижный, измученный внутренней борьбой. Силы его были на исходе. На той стороне неясной тенью маячила Милка. Она собиралась перебираться обратно, но боялась.
— Мой ребенок! — раздался в ночи нечеловеческий утробный вопль, рожденный беспредельным ужасом и страхом. — Мой ребенок! О-о-о!
В душе Продара что-то шевельнулось. И хотя он только что излил всю скопившуюся в нем ненависть, ему стало легче. Вопль матери, страх ее за ребенка тронул его сердце.
В эту минуту мальчик протянул руки и закричал:
— Мама, мама!
Продар вышел из оцепенения.
— Несу! — крикнул он.
Продар ступил на лестницу. Вытянув руку с факелом и судорожно сжимая прильнувшего к его груди плачущего ребенка, он медленно, стараясь держать равновесие, перешагивал с поперечины на поперечину. Дождь слепил его, под ним бурлила вода. То и дело взглядывал он вперед, но конец пути был еще далеко…
Но вот и земля. Милка выхватила у него ребенка и прижала к груди.