Сундук старого принца
Шрифт:
В следующий раз Алонсо оказался в своем доме и всю ночь играл для своей Сильвии, утешая ее и навевая ей сладкие сны. Вскоре его музыка проникла к людям, жившим в столице, и о нем заговорили как о великом музыканте. Многие паломники пробирались тайно к башне и долгие ночные часы слушали игру Алонсо, глотая слезы и сдерживая дыхание, облегчая сердце и унося с собой радость.
Конечно же, эти новости не могли не дойти до герцога, тем более что волшебный музыкант мог проникнуть и в его покои. Итак, слава осужденного опять будоражила умы людей куда больше, чем имя и дела его вельможного господина, дона Фердинанда. Уже не только ходатаи из собственного народа, но и иностранные послы просили о смягчении участи гениального музыканта. Пора было кончать с этой затянувшейся игрой. По тайному приказу в пищу дона Алонсо подсыпали яд. Никакого результата. Ночью
Кроме бессильной ярости, дон Фердинанд испытал страх. В сопровождении стражи он явился в башню. Алонсо встретил его радостно и благодарил за свою судьбу. Герцог обмолвился об освобождении, но тот с жаром просил сохранить его положение, в котором он абсолютно счастлив. Потрясенный герцог не мог поверить своим ушам и просил объяснить, кто сотворил чудо и превратил наказание в награду.
— Бог! — просто ответил дон Алонсо. — Когда человек остается один, к нему приходит Господь и за столом печали дарует ему праздничную трапезу. Тогда и воздух, и камни, и цветы одухотворяются присутствием Творца и нисходит царство Божие на землю.
Смятенный герцог вернулся во дворец и заперся в своих покоях. Ненависть, ревность, зависть смешались в душе его с раскаянием и желанием превзойти соперника. Бедный мозг его не выдержал, и он сделался безумен. Он приказал выпустить Алонсо из тюрьмы и назначил своим наместником. Сам же взял скрипку, отправился в башню и велел замуровать себя в ней до тех пор, пока сам не попросит себя выпустить. Его повеление было выполнено. За время правления дона Алонсо де Куэвас люди жили счастливо, в стране расцвели искусства, а герб его украсил голубой цветок лаванды. Так сбылось предсказание старой повитухи Терезии Суарес.
День тумана
В детстве весь мир — твой дом. Солнце заходит за горизонт, когда ты хочешь спать, ветер налетает, когда жарко, пение птиц, шум прибоя озвучивают ту музыку, что живет в душе и превращает в песню или танец твое начинающееся бытие. Времени много, его хватает на все. Простор души не встречает границ ни в земных пределах, ни в божественных сроках дня, посылаемого солнцем. И если все-таки не хватает их, то усталость не мешает брести путями, что отмеряются светом звезд…
Но вот это единство с миром и цельность бытия вдруг начинают расползаться. Сказки и грезы теряют силы, отступают или, как Снегурочка, растекаются горючими слезами под жаркими поцелуями солнца. Реальность приходит на смену волшебству и празднику жизни. Вместе с ней ты познаешь бесконечную разделенность людскую со всеми этими «мое — твое», одиночество мира, крошечного, затерянного среди миллионов, миллиардов Других. И тут является необходимость бороться… за клочок земли, за кусочек времени, которое можно тратить на себя, за собственный взгляд и мысль. Ах, разве так мал и тесен мир. Отчего мы приходим в него, уже заклейменные, как рабы, Долгом? И сколько этих долгов, трудно перечесть… В самом деле, когда уходит из сердца любовь, на смену ей спешат долги. Впрочем, они еще и до того воронами вьются и осваивают детские восторги. Карр-карр, ха-ха-ха. Рождественских чудес захотело! Чтоб вместо обыденщины работы жизнь светлым даром оборачивалась…
И вот рано или поздно, а чаще всего в осень лет начинает сердце искать свой угол и крышу над головой. Но что делать, если пора для постройки дома прошла? Исполненная полета душа парила над землей и почти всегда опережала события, а теперь вот все возможности оказались упущенными, и ты везде безнадежно опоздал… Более практичное, новое поколение, не чинясь совестью, скопило, вернее, вырвало богатство из рук обманутых стариков и возвело себе роскошные и столь безвкусные особняки за высокими, как у тюрем, оградами.
В затянувшееся до декабря безвременье, которое не назовешь осенью, потому как хотя голые деревья еще утопают в опавшей, бурой листве и густом зеленом мху, а сквозь дождливые слезы тихий свет небесный взирает на пуст неприглядную землю, но и не зима это, так как нет мороза и снега, двое мечтателей брели вдоль берега моря. Намокший желтый песок, сбившийся в низкие дюны, цеплялся за ноги и затруднял движение, залив глухо шумел, хотя
Прихотливая греза вскоре увлекла и согрела людей. От усталости не осталось и мысли. Какое могло быть утомление, если они всего час назад покинули свою усадьбу, что спряталась совсем рядом, вон за теми деревьями, где особенно сгустился туман. Если они вышли прогуляться и заодно поискать своего белого коня. Он с утра отправился побродить по окрестным полянам, чтобы вдохнуть еще разок отошедшие запахи трав и листвы, да вот припозднился и все не возвращается домой. А кстати, вот же на мокром песке четко отпечатанные следы копыт. Теперь нужно только идти по ним, чтобы наконец встретить этого драгоценного члена семьи, обнять его длинную, теплую шею с шелковистой гривой, прижаться к огромной голове с умными, черными глазами и услышать ласковое пофыркивание.
Скорей бы… Уже сумерки грядут. Вряд ли на закате солнечные лучи пробьются к земле, чтобы проститься с ней и последним алым поцелуем возвестить о приходе ночи.
Вот впереди мост через ручей. Раньше, когда здесь жили финны, существовало столько названий, чуть ли не для каждого камня, столько преданий и примет. Вот в одном из них говорилось, что есть заговоренные лесные мостики. Если перейти их, закрыв глаза, то можешь попасть совсем в иные места, а то и в иное время. Забавно? Не попробовать ли? А почему бы нет? Кажется, ничего не случилось, Но все-таки это легкомыслие — так увлекаться прогулкой в туманный день. Не лучше ли было всем оставаться дома? Слушать лесную тишину в оправе недалекого прибоя и редких звуков чутких деревьев. Они скрипят, зябко потягиваясь, то сонно похрапывают, отзываясь на шум волн, то настороженно прислушиваются к перестуку капель, усеявших мириадами бусин ветви елей, берез, ольхи и многих других из царства флоры.
Разве не средоточие уюта в этом двухэтажном домике, фантастической архитектурой напоминающего миниатюрный замок? Его башенки с острым верхом гордо возносятся над кроной деревьев и крутым обрывом. Некогда здесь пролегала граница моря, и по песчаным отмелям летел сверкающий, яркий прибой, дробил береговую гряду, прятал в тайных пещерах самоцветы и золото осени… Потом залив отступил, лес спустился с обрывов, наступая на пятки морю, и жизнь потекла здесь по новым канонам. А замок еще казался кораблем, оставшимся на берегу, как памятник ушедшему миру Нептуна. И сравнению помогало несколько деревьев, прорастающих дом насквозь, от пола до крыши. Для них были специально прорублены отверстия в потолке, и их стволы заменяли поддерживающие колонны. И все в доме должно было не противостоять природе, но выявлять и подчеркивать гармонию с ней. Взять, например, нижний зал. Огромная комната с высоким потолком и цельным окном-стеной, выходящим в сторону моря. В углу ее, под корнями дуба, в прорубленном полу, несколько ступенек вели к настоящему роднику. Он вечно журчал, даже в лютую зиму, и его песенки наполняли жизнью, радостью, миром весь дом. Зеленый мох изысканным бордюром соединял цепочку живописных камней, покрытых узорами; лишайник опоясывал по периметру всю комнату, вплоть до камина. Ах, камин, камин! Ну не самое ли лучшее место это во всем лесном замке? Вытесанный из красного гранита с готическим замком посередине, который венчала голова единорога. А по обеим сторонам массивные, деревянные фигуры. Одна изображала плачущего медведя с опущенной мордой и передней лапой у глаз, другая — мощного вепря, вырывающегося из норы. И когда в пасти камина вспыхивал праздник огня, десятки безумных от веселья саламандр исполняли фантастические танцы зажигая отблесками сухие кленовые листья, развешанные по стенам вместе с затейливыми корягами.