Супердвое: убойный фактор
Шрифт:
Глава 5
Из разговоров с бароном Алексом-Еско фон Шеелем.
Турецкая республика, вечерний ресторан.
Сентябрь 200… года.
Продолжили мы в рыбном ресторане, где заранее заказали места.
Был теплый средиземноморский вечер, однако госпожа баронесса куталась в теплую шаль. Анатолий Константинович танцевал не уставая, благо, дам на веранде было куда больше, чем кавалеров. Немкам он представлялся русским, русским — немцем. Стало ясно, насколько глубоко профессиональные привычки въелись
За столом барон Алекс-Еско фон Шеель рассказывал о зачинателе германской ракетной программы.
— …Мы с Обертом — двое лишних, не ко времени оказавшихся на полигоне энтузиастов межпланетных перелетов — нашли друг друга. Мы оба никак не вписывались в команду фон Брауна.
Ну, со мной все понятно. Местные специалисты и администрация считали меня, как у нас говорят, засланным казачком, тем более что я по ошибке с самого начала сунул нос не в свое дело. Однако профессор тоже не нашел поддержку у своего ученика. Оберт с горечью жаловался мне, что на все его предложения и технические идеи он получал один и тот же ответ — все это очень интересно, профессор, но сейчас перед нами стоят другие задачи. На все мои возражения против ненужного и бессмысленного расходования сил и средства на агрегат А-4 (то есть, баллистическую ракету Фау-2) генерал Браун отвечал — это приказ фюрера. Мы должны выполнить приказ. [60]
60
Такой компетентный человек как Уинстон Черчилль в своих мемуарах пишет: «Это было счастье, что немцы посвятили свои усилия созданию ракет, а не бомбардировщиков. Даже наши «Москито», каждый из которых стоил не дороже одной ракеты, сбрасывали за время своей жизни в среднем 125 т взрывчатки в радиусе 1,5 км от цели, в то время как ракеты доставляли всего 1 т при среднем рассеивании в 25 км».
— Какой приказ! — восклицал Оберт. — Куда исчезло природное германское здравомыслие? Что такое одна тонна взрывчатки для такого города как Лондон. Из десяти ракет только три-четыре способны достичь цели. Когда же я попытался настоять, что эффективнее сосредоточить усилия на создании противосамолетных ракетных снарядов, с помощью которых можно пачками сбивать вражеские бомбардировщики, мне негласно заткнули рот и сослали в отдел перспективных разработок.
… —У нас есть время на эти разработки? — спрашивал он меня.
После короткого раздумья Алекс-Еско уточнил.
— Не следует думать, будто здесь были замешаны низменные чувства, такие как зависть или ревность. Только холодный расчет, что Браун и доказал, высадив американцев на Луну. Вряд ли Вернер ревновал к Оберту. Этого не было. После войны он помог учителю перебраться в США, тем самым доказав, что завистью здесь и ни пахло. Дело в том, что к осени сорок третьего ракета А-4 пошла в серию. Попытки заняться другим проектом или вносить изменения в конструкцию могли быть расценены как саботаж. При всем покровительстве фюрера Браун тоже рисковал головой. Это наглядно продемонстрировал его арест весной сорок четвертого. Заодно с ним прихватили также инженеров Риделя и Греттрупа. Около месяца их держали в подвалах на Принц-Альбрехтштрассе.
Догадываешься, в чем их обвинил гестапо-Мюллер?
Кто-то подслушал, будто эти трое признались друг другу, что работают над оружием возмездия «по принуждению», в то время как их заветной целью являются полеты в межпланетном пространстве.
Я не буду утверждать, что к
Итак, Дорнбергер и Браун, сочтя меня эсэсовским соглядатаем, решили избавиться от меня привычным образом — сослать в отдел Оберта, который занимался перспективными разработками и сотрудников которого близко не подпускали к конкретной работе.
Более выигрышную позицию в моем положении трудно было придумать. Мало того, что Оберт был исключительно квалифицированный специалист, обладавший глубокими знаниями и широким кругозором, он к тому же имел доступ к большей части секретной документации, которой я мог пользоваться.
Мне трудно сказать, воспользовались ли моей информацией в России, но эти несколько месяцев с патриархом были достойным вознаграждением за все муки и страдания, который я испытал за эти тринадцать лет.
Он привлек мое внимание к возвращавшемуся к столу Закруткина.
— А теперь, камрад, я передаю тебя этому неугомонному плясуну со стажем. Пусть он поделится, зачем с помощью своего папаши вырвал меня из этой сказки тысячи и одной ночи и втянул в банальный шпионский сериал. Пусть покается за то, что лишил меня возможности общения с дорогим моему сердцу Германом Обертом.
Анатолий Константинович щелкнул каблуками и подтвердил.
— Да, я это сделал. Недрогнувшей рукой я швырнул застенчивого и увлеченного космическими полетами энтузиаста в самое горнило шпионских страстей. Я принудил его заняться стрельбой и погонями, иначе война затянулась бы еще на пару лет. Се нелегальная ля ви!
Я не удержался и попытался съязвить.
— Как насчет иронии, господин Закруткин? Разве это не чума нашего времени?
Анатолий Константинович удивился.
— В чем ты здесь видишь иронию?
Из разговоров с майором НКВД и невозвращенцем
Анатолием Константиновичем Закруткиным.
Турецкая республика, необитаемый остров.
Сентябрь 200… года.
Чета Шеелей отправилась на экскурсию в Памук-Кале, [61] поэтому на Тюбетейку мы с Анатолием Константиновичем добирались вдвоем.
Закруткин в силу своего огневого характера не любил тратить время даром и с ходу заявил, что с крутым поворотом в войне в головах некоторых наших высших руководителей начали рождаться завиральные идеи.
61
Натёчные образования на юго-западе Анатолийского плоскогорья, естественное чудо света.
— …Не избежал этого поветрия и наш «любимый вождь, учитель дорогой». С его подачи НКВД было дано задание спасти Нильса Бора, и глава этого департамента не нашел ничего лучше как послать парнишечку на верную смерть. Они решили сгубить юного Закруткина.
Не вышло!
Об этом мы с тобой еще поговорим, а сейчас давай искупнемся.
Ага, искупнемся. Знаю я эти энкаведешные штучки. Только войдешь в воду, а тебя хвать за ноги и поминай как звали.
Как с Берией!