Суперзвезда
Шрифт:
— Это была мама… Здесь валялся кусок ткани… — Кэсс дышала часто и сбивчиво. — Все платье в крови.
— Ты хочешь сказать в клюквенном соке. — Рей наклонилась, на ней была ночная сорочка и белый длинный халат, который она успела накинуть, выбегая из спальни. Подол халата волочился по полу чердака, поднимая пыль. Она положила на голову Кэсс свои большие мягкие ладони.
— Это всего лишь плохой сон, дорогая. — Глаза Рей осматривали альков. Посмотри вокруг. Ничего здесь нет. Мы выбросили старый манекен много лет тому назад.
— Но я его видела… вот здесь, —
— Иногда глаза и сознание играют с нами злые шутки, дорогая. Это стресс, Кэссиди… ты вернулась сюда после стольких лет. Просто нагляделась на все эти фотографии.
Кэсс показала ей дневник:
— Он принадлежит моей маме.
— Где ты его нашла? — быстро спросила Рей, изменившись в лице. — Тебе не надо этого видеть.
Кэсс убрала дневник подальше от Рей:
— Почему нет?
— Это нельзя видеть никому, кроме твоего отца. Он, наверное, вообще не знает, что дневник существует. Скорее всего, те, кого наняли, чтобы убрать неценные вещи твоей мамы, упаковали в коробку и ее дневник. — Рей обняла ее за талию, и на ее лице появилось странное выражение. — Кэссиди, не читай. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Рей сразу же поняла, что не надо было говорить этого. Кэссиди быстро села, подол ее жемчужно-розового шелкового халата раскинулся на полу. Она медленно прочла первые несколько строчек. По ее лицу пробежала тень, губы сжались, пальцы перебирали страницы.
Рей протянула руку к дневнику, пытаясь выхватить его у Кэссиди, но та увернулась. Сдавшись, Рей произнесла:
— Ладно, Кэсс, но ты хотя бы поспи немного. Дневник почитаешь завтра.
Кэссиди чувствовала себя ребенком, который прячет запретную конфету.
«Запру его в моем кейсе и буду повсюду носить с собой», — подумала она.
Когда они дошли до спальни Кэссиди, она заметила на лице Рей глубокие морщины, ясно проступившие в розовом свете коридора.
Рей легонько прикоснулась к руке Кэсс:
— Я не могу тебе помешать. В конце концов, по закону дневник принадлежит тебе в той же мере, что и твоему отцу.
— Вот именно. И никому не должно быть никакого дела, что я его нашла.
Кэсс взглядом дала понять Рей, чтобы та молчала о ее находке. Старая женщина поцеловала Кэссиди в щеку:
— Ну ладно, иди спать. — Кэссиди быстро открыла дверь спальни. — И еще, Кэсс, — прошептала Рей. — Если тебе снова приснится этот кошмар…
— Это был не сон. Я еще раз повторяю: я видела манекен с маминой фотографией и окровавленным платьем. Мне безразлично, что ты не веришь.
Рей покачала головой:
— Хотела посоветовать тебе успокоительное.
Кэсс показала ей дневник:
— Собираюсь немного почитать.
Рей вздохнула и пошла по коридору.
* * *
Кэсс просмотрела первые строки записей, относившиеся к 1970 году.
«Что бы я ни делала, как бы ни старалась, никак не могу заснуть, — начиналась одна из записей. — Не ложусь в постель, пока не устану до полного изнеможения. Ничего не
Перебирая страницы, Кэсс поняла, что брак ее матери и отца не был счастливым, если не сказать больше. Это был союз любви и ненависти, и Лана всегда чувствовала себя неспособной соответствовать тем высоким требованиям, которые предъявил к ней Роджер. Не случилось ли то же самое с Джонатаном? Впервые Кэссиди подумала, что, возможно, она была так уверена в себе именно потому, что почти не общалась с отцом в течение долгих лет.
Из написанного в дневнике она сделала вывод, что из них двоих Роджер был более властный, умный. Лана писала, что в его присутствии она ощущала себя беззащитной и даже какой-то неполноценной. «Он говорит, что любит меня, и я знаю, что это так, но он любит по-своему. Иногда мне кажется, что я всего лишь одно из его творений, и мне никогда не удастся достичь нужного ему совершенства». Кэсс была потрясена. Ее мать, легендарная красавица, состоявшаяся актриса, все же считала, что «недостаточно хороша, умна и совершенна», чтобы соответствовать Роджеру.
Кэсс стало невмоготу читать дальше, она заложила красную ленточку на странице, обозначенной «17 мая 1971 г.», и закрыла книгу. Выключила свет, но так и не могла избавиться от мучивших ее мыслей. Несколько раз ей удавалось задремать, но и во сне ее преследовали кошмары. Один раз она вскрикнула так громко, что прибежала Рей. Наконец, около двух часов Рей сумела уговорить ее выпить легкое успокоительное, и она погрузилась в беспокойное, наркотическое забытье, прижав к груди дневник матери.
* * *
Проснулась она от телефонного звонка. Голова была тяжелая, в области лба начинала разливаться боль. Где она? Почему она такая разбитая? Она сразу все вспомнила: чердак, манекен, дневник, снотворное. Телефон настойчиво продолжал звонить.
Кэссиди поднялась на кровати, и дневник упал на пол. Она вздрогнула, подняв трубку:
— Кэсс?
— Да, — прохрипела она.
— Думаю, тебе надо срочно приехать в студию, — беспокойно произнес Рудольфо.
Она взглянула на часы на тумбочке у кровати. Было почти четыре утра.
— Что случилось?
— Пожар… Декорации горят. Это все, что я знаю.
Время для нее остановилось.
* * *
На съемочной площадке, забитой пожарной техникой и машинами, гудели сирены, мигали сигнальные огни. Дорога была скользкой от дождя, и Кэсс резко затормозила, остановившись всего в нескольких сантиметрах от припаркованного автомобиля. Она выскочила из машины и, зажав рот носовым платком, промчалась мимо охраны, полицейских, пожарных, репортеров и толпившихся зевак. Она была готова к самому худшему и именно это и увидела.