Сурикэ
Шрифт:
— Благодарю вас, любезный друг, — отвечал Шарль, протягивая ему руку.
— Я только должен сообщить вам еще кое-какие разъяснения, но, может быть, лучше…
— Нет, друг, лучше все узнать сразу.
— Хорошо, вы отчасти правы, к тому же я не буду многословен.
— Говорите.
— Граф Рене де Витре не оставался в бездействии в то время, как ваш отец вел свою подпольную работу с отличающим его терпением и упорством. Граф де Витре, в свою очередь, усердно разузнавал об участи того несчастного, которого он вывез в пустыни Луизианы и Канады и бросил там без всяких средств. Он не жалел денег и, благодаря золоту, не только
— Но чем вы объясните эту свирепость хищного зверя относительно несчастных, которые, по своему ничтожеству, ни в коем случае не могли угрожать местью, чего он мог от них опасаться?
— Он боялся, а теперь боится более, чем когда-нибудь, чтобы через этих людей не распространились компрометирующие его слухи. Граф собирается жениться на молодой особе из такого семейства, где честь и безупречное поведение всегда ценились выше всего. Такие семьи с каждым днем встречаются реже, но их все-таки больше, чем обыкновенно думают. Семейство, войти в которое стремится граф, занимает очень высокое место среди дворянства, и через него граф может подняться на какую угодно высоту; поэтому он ежеминутно боится, чтобы чья-нибудь нескромность или откровенность не разрушила его карточного замка. Как ни далеко зашло у них дело, но достаточно малейшего пятна на репутацию графа, чтобы родители невесты взяли свое слово назад. Он понимает, в каком он двусмысленном и опасном положении, единственное средство заставить врагов молчать…
— …закрыть им рот кинжалом.
— Верно, в нашей жизни все тесно сплетается, первое преступление влечет за собой второе, необходимое для того, чтобы его скрыть, и, таким образом, преступник на-
конец стоит по колено в крови; но вы знаете, рано или поздно все раскрывается.
— Да, время лучше всех умеет раскрывать тайны.
— Но что же он будет делать, если его позорные преступления выйдут на свет Божий?
— Он пожмет плечами — что ему за дело? Вероятно, он рассуждает так и довольно логично: моя новая семья защитит меня и скроет мой позор хотя бы для того, чтобы спасти честь своего имени. Но он ошибается, семья эта с презрением выбросит его из своей среды. Впрочем, зачем заглядывать так далеко! Будущность, о которой мечтает граф де Витре, уже не существует для него; его предательство убивает его нравственно, через несколько дней, может быть, все будет для него кончено.
— Дай Бог, — сказал молодой человек с чувством злобы, — но вот чего я не понимаю.
— Чего же?
— Этого предательства.
— Граф почти разорен; измена поправит позолоту его герба.
— Какой низкий расчет!
— Бесспорно, но, к несчастью, у графа нет другого исхода, почва ускользает у него из-под ног; он хватается за соломинку, чтобы спастись; между тем погибель близка; тогда он поступает, как игрок, ставит все на карту, рискует всем своим будущим.
— Он негодяй, он должен понести наказание и понесет его, если Бог нам поможет; наше дело правое, мы страдаем невинно.
— Следовательно, вы согласны со мной и с вашим отцом; вы желаете наказания этому злодею?
— Да, но в известных пределах.
— Не понимаю.
— Я объяснюсь откровенно и ясно, чтобы между нами не осталось ни малейшего недоразумения.
— Пожалуйста, любезный друг.
— Но я еще не знаю, почему вы принимаете участие в этом деле.
— Скоро, любезный Шарль,
— Так, пока оставим этот вопрос и сговоримся относительно остального.
— Хорошо.
— Друг мой, — начал молодой человек серьезным голосом, — средние века прошли, мы пережили ту эпоху, когда отцы, умирая, передавали сыновьям продолжение начатого ими мщения и тем делали из них бессознательных палачей; все это было хорошо во времена романсеро; наше поколение — не буду задаваться вопросом, лучше это или хуже, — наше поколение рассуждает и только по зрелом размышлении может решиться на участие в деле, подобном тому, которое требует теперь нашего сообщества, мы хотим не мести, а справедливого возмездия виновному.
— Вы совершенно правы.
— Но, для того чтобы наказание было справедливо, оно не должно карать невинного.
— Конечно.
— Если мы будем слушаться только чувства мести, повиноваться только голосу страсти, мы можем сделаться столь же виновны, как и тот, кого мы собираемся карать; последняя фраза в письме моего отца привела меня в ужас.
— Почему?
— Прочтите эту фразу, мой друг, она ужасна.
И он подал ему письмо, молча указав на то место, которое следовало читать.
— Да! — воскликнул Мрачный Взгляд дрожащим голосом, сильно побледнев. — Возможно ли, чтобы страсть дошла до такого безумия? Ваш отец — человек холодный, строгий, но не изменявший принципам чести ни при каких, самых критических обстоятельствах, решается думать и писать подобные вещи!
— Не значит ли это мстить за гнусное преступление еще более гнусным? В пользу этих несчастных до известной степени говорит то, что они были пьяны, действовали в бессознательном состоянии! Но мой отец!.. Так вернемся к Моисееву закону: око за око, зуб за зуб? Разве мы краснокожие?.. Трудно поверить.
— Благодарю вас за то, что вы во мне не сомневались; клянусь, что никогда подобная мысль не приходила мне в голову, даже в самые тяжелые минуты моей жизни; а между тем никто не имеет такого права мстить ему, как я. Вычеркните эту фразу, чтобы от нее не осталось и следа, ради нашей общей чести.
— Хорошо, друг мой, — сказал молодой человек. — Мы должны быть только судьями, судьями неумолимыми, но справедливыми, даже и относительно этого злодея.
Шарль взял перо и вычеркнул слова, которые их так тяжело взволновали.
— Теперь вы видите, любезный друг, — начал Мрачный Взгляд, — насколько для вас было важно ознакомиться с содержанием этого письма.
— Теперь вижу, но я вам уже говорил, что большинство писем моего отца не заключали в себе ничего, кроме упреков. Самое удивительное в этом деле то, что отец умел так хорошо скрывать существование моей тетки; никто из семьи никогда не слыхал о ней ни слова и не подозревал, что она была когда-нибудь в числе смертных.
— Осторожность требовала этой тайны, не следовало возбуждать подозрительности врагов.
— Я готов ехать, когда вы назначите: в форте Карильон нам больше нечего делать, между тем есть место, где присутствие наше необходимо.
— Хотите? Выедем с восходом солнца.
— Немыслимо, милый друг; не можем же мы уехать из форта, не простившись, по крайней мере, с главнокомандующим.
— Правда, я об этом не подумал.
— На рассвете мы простимся с главнокомандующим и отправимся в путь.
Поговорив еще несколько минут, оба охотника заснули. С рассветом они были на ногах.