Сурикэ
Шрифт:
— Боже! Что вы говорите, граф?
— Истину, дорогое дитя, но идите, не будем оставаться здесь долее. Хотя и кажется, что в окрестностях все покойно, но, несмотря на близость форта, нас могут атаковать врасплох партизаны из Виргинии. Идите же, дорогою я вам сообщу меры, которые я должен был принять для вашей безопасности.
— Идем! Идем! — проговорила, вся дрожа, Марта.
Все оставили берег. Сурикэ шел впереди; он внимательно осматривал деревья; обе женщины и граф шли скоро, насколько было возможно; однако же Сурикэ, казалось, беспокоился, некоторое движение, происходившее
Вдруг он остановился, поднял Марту на руки и сделал знак графу последовать со Светом Лесов его примеру, но она отказалась от предложенной ей помощи и бегом направилась за Сурикэ и графом.
Внезапно послышался в недалеком расстоянии ужасный воинственный крик, и почти в ту же минуту показались бежавшие сломя голову человек двадцать ирокезов в своих живописных военных костюмах.
Они вдруг остановились.
Набег не удался; Сурикэ засел в груде камней, то есть в развалинах выдающегося поста крепости, почти исчезнувшего, но все еще могущего, по крайней мере в течение часа, защитить тех, кто нуждался в убежище.
Краснокожие или, вернее сказать, партизаны, переодетые краснокожими, очутились под огнем форта, и две бомбы, попавшие в самую середину и положившие семь человек на месте, отрезвили нападавших, и они исчезли так же быстро, как и появились, хотя охотник и граф успели послать им вслед еще две пули.
Итак, зачинщики потеряли девять человек убитыми из-за того только, чтобы убедиться, что гарнизон форта Дюкен был настороже.
Немножко дорого!
— Идем! Теперь, по крайней мере, нам нечего бояться, — сказал Сурикэ.
Все пустились в путь. Крепость была не более как на расстоянии ружейного выстрела.
— Посмотрите, — проговорил Сурикэ, проходя мимо неприятельских трупов, — посмотрите, граф, это не краснокожие — это белые… англичане, они свирепее индейцев; они скальпируют не только мужчин, но даже женщин и детей; вот какую войну ведет с нами эта нация.
— Какой позор! — отвечал граф, отворачиваясь с отвращением.
— Г-н Лебо, — сказала в волнении Марта, — позволите ли вы мне поблагодарить вас.
— Я исполнил только свою обязанность, — отвечал молодой человек, — вам служить — уже само по себе награда.
— Не знаю почему, г-н Лебо, но, несмотря на все, что вы сделали для меня, не знаю почему, мне кажется… может быть, я ошибаюсь… — Она остановилась с шаловливой улыбкой.
— Не понимаю, — отвечал изумленным тоном молодой человек.
— Я хочу сказать, как мне кажется, вы чувствуете ко мне, как бы это выразиться, что-то вроде… нерасположения, да, именно, нерасположения.
— Я?
— Да, вы.
— О, мадемуазель! — вскричал печальным тоном молодой человек. — Можете ли вы это думать?
— Ведь обстоятельства подтверждают мое предположение.
— Этого быть не может; я только вас одну люблю и одною вами восхищаюсь; одно ваше слово, одно движение, один взгляд ваших нежных глаз — и я готов пожертвовать жизнью. О, мадемуазель, вы разбиваете мое сердце; как я осмелюсь теперь показаться вам на глаза?
— Я вас успокою, — отвечала Марта
— О, если бы я смел, то, может быть, мне удалось бы убедить вас, что я и вполовину не выразил того, что испытывал каждый раз, когда мне выпадало счастье видеть хоть на минуту вас.
— Ваши слова, г-н Лебо, ясны, и тот, кто вас не понимает, — умышленно притворяется; что же до меня — я вас вполне поняла. Сказать ли вам?
— Я с радостью вас слушаю.
— Я хотела сказать вам, что я обладаю хорошею памятью; я никогда не забываю, — продолжала она, ударяя на каждом слове, — да, я не забываю того, что раз мне сказано, что бы то ни было.
— Слишком много чести для меня!
— Теперь мы хорошо поняли друг друга, не правда ли? — спросила Марта.
— О, да.
— Итак, теперь вы не будете более избегать встречи со мною?
— Никогда. Я не знаю почему, но мне казалось, что вы презираете меня.
— Мне вас презирать? С какой стати?
— Не простой ли я только охотник?
— Но вы сами желаете быть им, и от вас зависит изменить свое положение.
— Все говорят мне так, это правда, но я счастлив таким, каким я есть; свободный как воздух, я принадлежу только себе. На что лучшее я могу надеяться? В особенности же теперь, когда я знаю, что вы не гнушаетесь мною, я вполне счастлив.
— Хорошо, г-н Лебо. Я также счастлива, узнав, что и я ошибалась.
— Клянусь вам еще раз в том, что вы заблуждались! Продолжая такой задушевный разговор, молодые люди не нашли дорогу слишком длинною, напротив, может быть, она даже показалась им слишком короткою.
Войдя в крепость, молодая девушка простилась с Шарлем, сказав ему только:
— Надеюсь, мы скоро увидимся.
Охотник почтительно поклонился и удалился, все более погружаясь в свои мысли.
Конечно, он был бы чрезвычайно удивлен, если бы кто-нибудь сказал ему, что он имел с молодою девушкою самое определенное объяснение в любви.
Это ему сердце говорило, и он с молодой девушкой дал ему свободу; сам же он не помнил даже слов, произнесенных им; прелестнее же всего было его отчаяние, что он не умел воспользоваться случаем, чтобы узнать чувства молодой девушки к себе.
Что касается Марты, такой наивной и чистой, то она любила и дала себе слово при первой же встрече с молот дым человеком заставить его объясниться в своих чувствах.
Это ей удалось; успех превзошел ее ожидания.
— Мне удалось заставить его признаться, что он любит меня; я это знала давно, но какой огонь, какое красноречие и глубина души! Он любит меня почти так же, как и я его; к несчастью, он через час все позабудет; что за странный характер; у него какое-то недоверие к самому себе, которое всегда удерживает его во всем, что бы он ни начинал, если только возле него нет человека, который его хорошо понимает и заботится, чтобы он был на своем месте.