Сурикэ
Шрифт:
Матье взглянул в зеркало и убедился, что Дусе говорил правду.
— Следовательно, мне бесполезно оставаться далее под маской?
— О! Совершенно бесполезно.
— Тогда перестанем продолжать наш разговор, — отвечал незнакомец и быстро спросил шпиона: — Сколько вам лет, Жак Дусе?
— Через месяц будет тридцать семь.
— Сделали ли вы ваше завещание?
— Я еще молод, чтобы думать о завещании.
— Неосторожно. Ваше несчастье, что вы увидели мое лицо.
Слова эти были сказаны таким тоном и с таким взглядом, что Дусе, несмотря
— Но возвратимся к давнишнему разговору; пришел я к вам, чтобы поговорить о наших делах; с оружием — для того, чтобы заставить вас слушать меня.
— Но, любезный Матье, вы ошибаетесь с начала до конца.
— Вы так думаете?
— Я в этом уверен.
— Вы хвастаете.
— Попробуйте и увидите; впрочем, самое лучшее, что вы можете сделать — это пустить сейчас же мне пулю в лоб.
— Я не так глуп; вы сделали мне вызов, я его принимаю.
— Какой вызов?
— Не вы ли сказали, что не будете говорить и ничто вас не принудит нарушить молчание?
— Да, сказал это и повторяю опять.
— Тем лучше. Я заставлю вас говорить, вот и все.
— Желал бы я знать, как.
— Узнаете скорее, чем предполагаете; теперь десять часов, с восходом солнца мы отправимся в путь.
— Не понимаю, что вы хотите сказать.
— Очень просто; все готово, и я уведу вас отсюда в одну знакомую мне индейскую деревню, обитатели которой мои друзья.
— Что вы еще вздумали?
— Я отвечаю на ваши вопросы; дикие обладают чудесным средством заставлять людей говорить, и вы увидите после семи— или восьмичасовой пытки, что вы заговорите, то есть заболтаете, как сорока, так что не успеют вас и остановить. Я иду известить своих товарищей, которые мерзнут в переулке, где вдобавок не пахнет розами. Но прежде позвольте мне завязать вам рот, а то вы в мое отсутствие призовете на помощь, я же ненавижу скандалы, как вы ненавидите говорить, когда вас об этом просят.
— Вы меня хотите выдать дикарям? — спросил Дусе, содрогаясь.
— Непременно. Я решил, что заставлю вас исполнить свое желание. Вы отказываетесь, и прекрасно; не будем больше говорить об этом.
— Еще слово.
— Говорите.
— Дайте мне честное слово дворянина.
— Вы не можете знать, дворянин я или нет.
— Мне кажется, что вы дворянин.
— Положим. Зачем же вы требуете от меня слова?
— Вы серьезно выдадите меня диким?
— Да, чтобы вас пытали. Даю вам слово, завтра утром вы будете в руках индейцев.
— Хорошо, я скажу вам все.
— Скоро, — проговорил Матье, нахмурив брови, — не слишком ли скоро вы решились?
— Потому, что я вас знаю, граф де Вилен.
— Ты меня знаешь? Как? Где ты меня знал?
— Я вас знаю со дня моего рождения. Я родился во владениях вашего сиятельства; предки мои служили вашей благородной семье более ста лет; отец мой, если он только жив, ваш управляющий.
— А! Так это ты тот негодяй, упрямая башка, Ивон Кальбри, с которым никто не мог справиться?
— Да, ваше сиятельство.
— Подожди
Граф одним движением руки освободил его от веревок.
— Теперь ты свободен.
— Благодарю, ваше сиятельство.
— Твой отец достойный человек, и я его люблю. Если ты не знаешь, то я тебе сообщу, что он жив еще. Я имел от него известия месяц тому назад.
— Ему почти восемьдесят лет, но он крепок, как гранит наших берегов.
— Ты переменил имя?
— Несколько раз, ваше сиятельство.
— Давно уж я потерял тебя из виду.
— Да, и все-таки двенадцать лет тому назад я имел счастье оказать вам большую услугу.
— Ты? Ты бредишь?
— Я говорю истину, ваше сиятельство.
— При каких же обстоятельствах?
— Вы были в Бастилии, откуда не выходят.
— А между тем я вышел.
— Да, благодаря самопожертвованию вашего тюремщика.
— Правда. Бедный Констан, что сталось с ним?
— Вы желали бы знать?
— Еще бы.
— Пьер Констан — я! Перед вами!
— Ты Пьер Констан?
— Да, я. Когда вы вышли из Бастилии, я провел вас улицей Бертен Туаре в гостиницу, где нанял комнату и доставил ваш чемодан, наполненный вашими вещами, оставленный вами в Бастилии, а также и бумажник, который вы хотели разделить со мною.
— И ты отказался, говоря…
— Что мы оба бретонцы и должны помогать друг другу без всякого вознаграждения.
— Так. Теперь, когда подумаю, что я тебя, храброго Ивона, хотел отдать в руки диких…
— Не поминайте мне об этом, меня до сих пор дрожь пробирает.
— Но как ты очутился здесь, в Квебеке?
— Сейчас же после вашего бегства меня отправили в Новую Францию с секретным предписанием сбыть меня с рук; но Биго нуждался в искусном шпионе и спас меня. Теперь, благодарение Богу, я богат и известен под именем Жака Дусе.
— Как ты знаешь графа Витре?
— Меня свел с ним Биго.
— И ты ему рассказал многое?
— Что я мог рассказать ему? Я ничего не знал.
— Да, мы настороже.
— И хорошо делаете, так как имеете дело с человеком, который не прощает.
— Это так, но я не нападу на него, прежде чем не представится к тому удобный случай.
— Ваше сегодняшнее похождение могло бы иметь худые последствия для вас.
— Я это знал, но я не хотел иметь тебя против себя, мои враги были бы слишком сильны; вот почему я ни перед чем не остановился, чтобы избавиться от тебя.
— Благодарю.
— Я не знал, с кем мне предстоит борьба: искусство твое превозносили, и я затруднялся, как покончить с тобой.
— Случай сильнее всего, граф; он один может устроить многое.
— Я почти этому верю. Случай — многое, чтобы не сказать — все.
— Мы никогда не достигли бы таких результатов, как теперь.
— То есть?
— Очень просто. Теперь все в наших руках.
— Так. Но как ты поступишь с Витре?
— В общих наших интересах, граф, я останусь с ним в хороших отношениях и сумею подчинить его себе.