Сурикэ
Шрифт:
— Если я встречу вас еще раз на своей дороге, это будет уже последний, — сказал холодно Шарль Лебо.
— Вы убьете меня? — зло рассмеялся граф.
— Нет, милостивый государь, я отдам вас краснокожим; послушайте меня, присоединитесь лучше к вашим друзьям англичанам, как это вы желали сделать, измена завершит вашу постыдную эпопею.
Граф опустил голову, стыд и бессильная злоба не давали ему говорить.
— Довольно, если я свободен, отпустите меня.
— Я не держу вас, напротив, вы даже можете
Граф встал; ему подали оружие, и он среди общего молчания вышел из лагеря в сопровождении дух матросов.
— Вы поступили великолепно, — сказал Мрачный Взгляд, когда граф скрылся вдали, — я восхищаюсь вами, но вы сделали ошибку.
— Может быть, — отвечал, улыбаясь Сурикэ, — пусть судит Бог.
— Аминь, — рассмеялся в ответ Бесследный.
— А Серый Медведь? Что вы с ним будете делать, — спросил Тареа, заранее радуясь новому скальпу.
— Серый Медведь пьяница, но он оказал большую услугу в этом деле, я освобожу его, когда он будет не опасен нам.
— У Серого Медведя прелестные волосы, — сказал, вздыхая, вождь.
Сурикэ весело рассмеялся над ним.
ГЛАВА VI. Как Сурикэ был приятно поражен, узнав о желании г-жи Меренвиль вернуться обратно в Канаду
Собравшаяся еще с вечера гроза наконец разразилась с неслыханной и с непонятной для нас, северян, силой.
Дождь лил как из ведра, молния поминутно сверкала, страшные раскаты грома не прекращались; ветер рвал и крутил, как ураган, пригибая вековые деревья, вырывая их и далеко унося с невообразимым шумом и треском, раскаленный воздух был переполнен удушливым запахом серы, дышать было невозможно.
Палатку, где были дамы, пришлось укреплять, вбивая новые столбы и приваливая тяжелые камни, чтобы предохранить ее от печальной участи, постигшей легонькие шалаши и избушки, выстроенные для охотников.
Сплетенные из ветвей и прикрытые хворостом, Они, при первых же порывах бури были разбросаны, все ветки далеко раскиданы, так что не осталось и следа от бывших жилищ.
Было уже около девяти часов утра; буря началась еще тогда, когда охотники хоронили убитых, вырыв для них большой глубокий ров, чтобы скрыть от дам некрасивую картину мертвых тел.
Идти дальше не было никакой возможности, дороги превратились в ручьи и реки, приходилось ждать под дождем и ветром еще несколько часов, пока буря не утихнет и дороги не станут возможными для прохода.
Охотники, канадцы и гуроны, давно уже привыкшие ко всевозможным переменам погоды, стоически выдерживали обливавшие их потоки дождя, как истые философы, они не придавали им никакого значения, напротив, этот теплый ливень при невыносимой жаре казался очень приятным и даже полезным душем.
— Ба, — говорил, смеясь, Мишель Белюмер, —
— Да, — добавил, также смеясь, Сурикэ, — буря позаботилась о чистоте в нашем лагере, она не лишняя после минувшей ночи.
— Это доказывает, — заговорил Бесследный, выпуская большое облако дыма, — что пословица верна.
— Какая пословица? — спросил Белюмер.
— Нет худа без добра.
— Да, это правда, — сказал Сурикэ, смеясь. Поднялся общий смех.
Сильные летние бури вообще непродолжительны. А настоящая, поражающая своей силой, была еще короче: она продолжалась не больше двух часов.
К полудню дождь перестал, ветер стих, небо прояснилось, солнце ярко светило, воздух освежился.
Погода была восхитительная.
Еще два-три часа, и вода окончательно впитается в землю, можно будет не только на лошади, но даже пешком смело пуститься в дорогу, если только можно так назвать небольшие тропинки, проложенные дикарями с топором в руках.
Меньше чем через три часа Сурикэ вошел в палатку, где сидели дамы, занимаясь своим восхитительным женским рукоделием, в котором они так искусны.
— Очень рада, месье Лебо, — сказала графиня, весело улыбаясь при его появлении, — что вы нашли, что нового?
— Ничего, насколько мне известно, — отвечал он, — я хотел узнать о вашем здоровье и спросить, не беспокоила ли вас буря.
— Нет, благодаря вашему вниманию, нас предохранили от грозившей опасности, мы этим обязаны только вам.
— Я исполнил свой долг, вам не за что меня благодарить.
— Но вы сами, должно быть, ужасно страдали, оставаясь под открытым небом среди урагана.
— Я видал много более сильных ураганов, а этот был непродолжителен, и к тому же теперь лето, так что ни я, ни мои друзья нисколько не пострадали от этой бури; если бы только мы не беспокоились за вас, мадам, мы были бы рады грозе.
— Вот настоящая философия, — заметила, улыбаясь, графиня.
— И философия великого вождя, — добавила весело Марта де Прэль.
— Наша обязанность, — отвечал ей в тон охотник, — приучает к терпению и философии. Что бы с нами было без этих дорогих качеств?
— Правда — ужасная обязанность.
— Я не согласен с вами, — перебил Шарль Лебо, качая головой, — жизнь пионера имеет свои особенные прелести, она мне нравится; может быть, именно опасности и неудобства делают ее еще заманчивей и привлекательней.
— Все вы, господа пионеры, одинаковы, — сказала графиня Меренвиль, — вас не переспоришь.
— Может быть, потому, что мы одни вполне испытали неизвестные для других прелести этой странной жизни, графиня.
Марта во время этого разговора молча улыбалась и исподлобья посматривала на говоривших.