Сурикэ
Шрифт:
— Ну?
— Я захотел убедиться и пошел за ним следом и проводил его до самой английской границы.
— О! — вскрикнули одновременно все слушатели. Наступило молчание.
— Это очень серьезное дело, — сказал главнокомандующий, — у него есть и государственный корабль, если не ошибаюсь.
— Да, он командует фрегатом «Слава», одним из лучших военных судов Франции.
— В настоящее время, — сказал Леви, — фрегат «Слава» должен стоять на якоре у Луисбурга.
— Нужно, что бы это ни стоило, помешать ему продать этот фрегат англичанам.
— Неужели вы думаете, он забудется до такой степени,
— На продажу фрегата англичанам, в этом нет сомнения. Англичане, хотя и самые ловкие в мире коммерсанты, но ничего не купят, не посмотревши, но есть две уважительные причины, ради которых они с радостью примут предложение графа Витре и даже дорого заплатят изменнику, не осмотрев корабля.
— Он продаст фрегат вполне уже готовый.
— Да, англичане будут рады, отняв у нас отлично вооруженный и снабженный всем необходимым фрегат; но это не главное, одним фрегатом больше или меньше даже у такой сильной морской державы, как Англия, ровно ничего не значит.
— Да, но вы сами же говорили, что есть две уважительные причины, ради которых англичане войдут в сделку с этим негодяем Витре, — сказал граф Меренвиль.
— Да, я говорил и повторяю, что этот вопрос близко касается англичан, так близко, что если Витре назначит самую бешеную цену, они дадут, не колеблясь.
— Я не понимаю вас.
— Нет?
— Совершенно!
— Это странно, а вы, Леви?
— Признаюсь, что и я не меньше графа теряюсь в догадках.
— О, это не так трудно отгадать, — сказал Мишель Белюмер.
— О, о! Посмотрим, — сказал главнокомандующий с лукавым видом, — что ты угадал?
— Если позволите, генерал, я с разрешения всей компании скажу, но я повторяю только слова других и не хочу, чтобы меня считали догадливее и умнее, чем я в действительности; нормандцы — честный народ.
— Посмотрим, говори или уж замолчи, болтун, неужели ты думаешь, что мы до завтра будем тебя слушать.
— Я не думаю этого, — смеясь, отвечал охотник, — я хочу только сказать вам то, что слышал от Водрейля, брата губернатора Новой Франции, и капитана корабля французской армии. Не зная о моем присутствии, они, не стесняясь, разговаривали с одним из друзей Дореля, которого вы, генерал, должны знать.
— Да, я его знаю и глубоко уважаю, он крайне честный и неподкупный человек, — однако, продолжай.
— На вопрос Дореля, которого я не слыхал, Водрейль отвечал так: Канаду до сих пор спасал лишь залив Св. Лаврентия, по которому немыслима навигация для людей, не знающих его в совершенстве, и несообразительность англичан, не подозревающих, что есть реки, по которым легко и удобно можно проникнуть внутрь Канады; эти реки знают пока только французские начальники военных судов; но предположите, а в этой несчастной стране можно и даже должно всего ожидать, предположите, повторяю, что один из этих начальников по какой бы то ни было причине продает англичанам свой секрет, а вместе с ним и судно с лоцманами, что тогда ожидает французов?
— Это невозможно, — вскричал Дорель, — подобная измена — подлость, во Франции нет дворян, способных на такую неслыханную низость.
Барон Водрейль пожал плечами и добавил:
— В Канаде все возможно.
— И ужаснее всего то, что изменник может свободно действовать по своему желанию,
— О! Это немыслимо! — вскричал Дорель.
— Вы ошибаетесь. Представьте себе, что судно преследуется неприятелем, от которого оно спасается бегством; но враг не отстает; командир, не видя другого выхода, направляет судно по реке, надеясь укрыться от преследования (это совершенно естественно), но неприятель упорно идет за ним, внимательно следя за всеми маневрами французского корабля; командир — не изменник, он не хотел выдавать своего секрета, но только спасал свой фрегат, был несчастлив, и военный суд оправдает его, хваля его действия, мало того — ему дадут повышение, подобный финал не редкость во Франции, как в морском ведомстве, так и в администрации и магистратуре. Маленькие рыбки всегда остаются в сети, в то время как большие незаметно перегрызают петли невода и уходят в море. Я повторяю слово в слово разговор, который я давно еще слышал.
— Барон Водрейль знает больное место; теперь вы понимаете, господа?
— Вполне! — сказал граф.
— Это ужасно! — воскликнул Леви.
— Господин Белюмер, будьте готовы к трем часам, чтобы вернуться в Вильям Генри.
— Слушаю, генерал. Он встал и ушел.
— Граф, соберите 500 человек ратников и 50 гуронов, и вы, Леви, поедете с нами.
— Куда прикажете, генерал!
— Мы вернемся в Вильям Генри? — спросил граф Меренвиль.
— Да, я пойду с вами, я хочу видеть Шарля Лебо, поговорить с ним и уверен, что он ждет меня.
— Очень возможно, — сказал Леви, по обыкновению с видом ничего не знающего человека, — я не видал еще никого хитрее его.
— Поэтому именно я и хочу его видеть как можно скорее; будьте так добры, граф, по дороге зайдите в палатку Бурламака, попросите его немедленно явиться в общий зал.
— Хорошо, генерал.
— Я оставлю под его начальством войска и прикажу ему идти не спеша. Спокойной ночи, господа, уже девять часов, в четыре мы выступаем, не забудьте; вы успеете отлично выспаться.
— Не беспокойтесь, генерал, будем готовы, — отвечали оба офицера.
Они встали из-за стола и ушли.
Ровно в четыре часа, как приказывал главнокомандующий, полк выступил по старой дороге к крепости Вильям Генри.
Переход был сделан быстро, через сутки они были уже у крепости.
Главнокомандующий ехал с графом Меренвилем.
Если дамы были счастливы, узнав графа, то сам граф был в восторге от этой встречи.
Графиня бросилась к мужу, но, увидев Шарля Лебо, остановилась и, протянув ему руку, произнесла дрогнувшим голосом одно только слово, но которое осчастливило молодого человека и вполне вознаградило за все труды и неудобства совершенного путешествия.
— Благодарю.
— Да, благодарю, Лебо, — сказала Марта де Прэль, улыбаясь.
Она лукаво погрозила ему пальцем и, заливаясь серебристым смехом, убежала, оставив своего нерешительного поклонника в полном недоумении.
Армия отдыхала недолго в Вильям Генри; около полудня, разделившись на два отряда, солдаты выступили обратно, спеша вернуться в Карильон.
Сурикэ, освобожденный приехавшим графом Меренвилем от неприятной обязанности командующего войсками, поспешил к маркизу Монкальму, от которого не отходил ни на шаг до самой крепости.