Суррогат мечты
Шрифт:
Иван промолчал. Анатолий продолжил:
— А вообще лично мне умирать не страшно. Но хотелось бы еще маленько небо покоптить. Жизнь, как я понял, все-таки хорошая штука…
Проводник молчал, не ввязываясь в этот «разговор за жизнь». Иван был битым судьбой человеком и в таких беседах ни о чем улавливал потаенный смысл. Доводилось иметь дело со следователями, и Ивану прекрасно была знакома эта их манера ненавязчиво втягивать собеседника в пустопорожнюю болтовню, в которой на самом деле таится масса «подводных камней» в виде каверзных вопросов или наблюдений за реакцией подследственного при рассказе о том или ином эпизоде. Психология — наука тончайшая и деликатнейшая, и Иван, не чувствуя в себе уверенности правильно для самого себя вести подобный диалог, просто молчал, дабы не попасться на крючок.
У народов востока не зря бытовало
Таченко по пути расспрашивал Ивана о творящемся в Зоне жизненном коловращении, и ходок, чтобы не нарываться на вытягивание истины иными методами, кое-что нехотя рассказывал, впрочем, опуская подробности, намеренно меняя факты, прозвища и опуская подробности. Анатолий, конечно, все это прекрасно понимал, но не «давил», довольствуясь тем, что проводник сообщал добровольно.
Таченко в чем-то восхищался ходоками, хотя пару раз по долгу своей службы стрелял в них на поражение. Военным люто наказали раз и навсегда: в Зоне мирных людей нет. А те, кто там есть, либо мародеры, безусловно заслуживающие расстрела на месте по законам военного времени или чрезвычайного положения, либо формально ни в чем не виноватые отсидевшиеся в подвалах мирные жители «оккупированных» Зоной поселков, но так как они пробыли в этих местах долгое время, то черт их знает, какой заразы успели нахвататься и чем заразить буквально все человечество, и потому также подлежали ликвидации. Конечно, напрямую приказа на расстрел потенциально гражданских лиц никто не давал, и дать не мог, но солдатам, охранявшим Периметр, да и бойцам спецназа было разъяснено кое-что другое. Показаны файлы видеозаписей, протоколы допросов изловленных ходоков, кое-какие научные образцы. Дальше люди поняли сами: при попытке вступить в мирный контакт с выходцами из Зоны какая-нибудь жуть вполне может перекинуться и на них самих. Умирать, понятное дело, не хочется никому, и солдаты приняли между собой соломоново решение. «Жгите всех — бог узнает своих».
Таченко же был воспитан и мыслил немного иначе. Жать на курок и отправлять сгустки смерти в людей дело нехитрое. Только вот в смерти всегда было нечто, раздражавшее капитана: ее непреложная и неизбежная окончательность. И невозможность вернуть все назад. Поэтому, по мнению Анатолия, прежде чем расстреливать ходока, стоило трижды разобраться, кто он такой и зачем полз в Зону.
Саму же Зону Таченко возненавидел. Причем давно. Все, что творилось здесь, не имело права быть на земле вообще. Отвратительный гнойный нарыв на теле планеты, смертельно опасная зараза, в сравнение с которой не шли никакие чума, СПИД или холера. Чудовища, населявшие Зону, по мнению капитана должны истребляться немедленно, беспощадно и с максимальной эффективностью. Насколько они живучи — капитан видел сам. Поэтому решил для себя — не щадить никого из них, ни детенышей, ни беременных самок, ни больных или слабых. Мутанты изначально показали себя однозначными и хищными врагами человечества, объявили войну людям, пожирая и калеча их. Значит, должны получить на это прямой адекватный ответ, то есть тотальное истребление. Таченко не был садистом или прирожденным убийцей, просто его логика отличалась истинно армейской прямотой и бесхитростностью: или ты друг, или враг. Третьего не дано. Наполовину союзник всегда наполовину противник. А значит, тоже враг.
Пока ученые искали панацею от Зоны для всего живого на земле, пока власть имущие мира сего лихорадочно рассуждали, как и какую выгоду можно поиметь со всего этого дела, пока СМИ бились в истерике по поводу необъяснимых и пугающих явлений, заражая этой манией ксенофобии обывателей, пока военные собирали бесконечные совещания и заседания
Анатолий прекрасно помнил слова воинской присяги, принесенной им когда-то во время призыва в армию, и сознавал всю свою ответственность. Как советский солдат, стоящий один на бруствере измолоченного снарядами окопа против немецкого танка с одной гранатой в руках, Таченко думал о мирных людях, в страхе ждущих расширения Зоны во все стороны и тысяч неизбежных тогда смертей. Анатолий хотел защищать их, хотя бы ценой собственной жизни. Но для исполнения этого намерения капитану пришлось бы уничтожить и корень всех зол — Зону.
Таченко злила инертность армейского командования. Там, где требовалось рубить Гордиев узел, толстопузые и седовласые генералы просто отстраивали еще один укрепленный рубеж линии обороны и пригоняли туда для несения службы очередную сотню-другую солдат срочной службы. Восемнадцатилетние пацаны шли дергать тигра за усы и жить на границе смертельно опасного, непонятного и аномального мира. Подростков с «калашниковыми» в руках отправляли нести воинскую службу туда, где не справлялись матерые и прокаленные боями ветераны спецназа, туда, где вместо человеческих рук требовались ракетные батареи и артиллерийские дивизии. Зону надлежало уничтожать. Взрывать тоннами тротила, утюжить бригадами бойцов на джипах, перепахивать снарядами мощных пушек, сотрясать бомбовыми ударами, драть в клочья танковыми гусеницами. А не сидеть за бетонными стенками, опутанными рядами колючей проволоки и ждать у моря погоды. Люди панически боялись Зоны, но этот страх сковывал их действия, заставлял просто изолировать опасное место и попытаться, поелику возможно, просто забыть о нем, не обращать внимания. Хотя и прекрасно знать: это мера всего лишь временная.
Но тогда, может быть, господа генералы просто решили «погреть руки» на этом горе человечества? Подпольные махинации с находками ходоков, с оружием, которое попадало в руки тем же незаконным нарушителям Периметра, медикаментами? Коррупция и должностные преступления были, есть и будут. Только вот в условиях Зоны каждое оборачивалось увечьем и гибелью кого-то из мальчишек — срочников. Сломанные судьбы, загубленные жизни. Таченко знал об этом. И молча стискивал кулаки. Выбора у него все равно не было.
У Таченко часто бывали конфликты с вышестоящим начальством. На каждый его порыв, идею и предложение следовал осаживающий на прежнее место устный или письменный, прямой или косвенный приказ. В армии капитана упорно разучивали думать своей головой, а превращаться в биоробота для тупого и беспрекословного выполнения чужих команд он не хотел. Анатолий был одним из довольно редкого вида военных — неглупым, инициативным и фанатично преданным своему долгу. Жаль только, что в рядах армий всего земного шара подобных людей находилось очень и очень немного.
Анатолий никогда и ничего не делал наполовину, в том числе и свою работу. Да и служил он не за деньги, а за энтузиазм, руководствуясь нехитрым правилом: «если не я, то кто еще?» Исходя из этой логики, капитан лез в самое гиблое и страшное дело, но ему везло, он возвращался живым. За эту отчаянность и исполнительность Таченко и был назначен в эту операцию. Которая закончилась в итоге прорывом уцелевших бойцов к линии Периметра с ходоком Иваном в качестве проводника.
Размышления Таченко были прерваны истошным воплем сзади. Капитан резко обернулся, вскидывая автомат. Думы думами, а рефлексы еще никто не отменял. Палец привычно лег на спусковой крючок, выбрал слабину, и оружие приготовилось разразиться убийственной очередью. Но стрелять не было смысла. Таченко опоздал.
Один из бойцов корчился на земле, схватившись за правую ногу обеими руками и стряхивая со ступни тягучие, как слизь, потеки странно светящейся жидкости. Но делал он это явно зря. Жидкость, попав на кожу рук, начинала шипеть, вонять жженой плотью и разъедать тело, как высококонцентрованная кислота. Боец выл и катался по траве.
Таченко бросил автомат, подскочил к раненому и, схватив за плечи, поскорее оттащил от большой — с обеденный стол — лужи зеленой гадости, в которую неосмотрительно вляпался солдат. Лужа весьма успешно замаскировалась среди высокой травы и издали вполне могла сойти просто за проплешину посреди луга. И никто бы ее не заметил, прошли себе мимо, но невезучий боец случайно сделал лишний шаг в сторону и провалился с лужу по середину голени.