Сущность зла
Шрифт:
– Нет! – закричал Вонн. – Только не это! – он помчался к дороге, не отзываясь на крики остальных, пытавшихся остановить его. Душераздирающий визг, наконец, достиг его слуха, и тогда он сбавил шагу, начиная понимать, что это такое.
Это визжала Роз.
Арколианец весь трясся и прыгал в плотном кругу обступивших его со всех сторон, волоча за собой руку, словно указывая на нечто несуществующее. Он сейчас напоминал жреца на поляне, только дикари в сравнении с ним казались большими деревьями.
– Верзила, – заклинал он, попискивая, –
Наемник посмотрел вниз и увидел, что у него трясется рука. Тело моментально покрылось гусиной кожей. «Именем Пятой Зоны, – подумал он, – да ведь эта чертова штуковина разумна! Это же человек!»
Герцог хотел подойти к арколианцу, но тут же был отодвинут в сторону танцующей рукой.
– мистербоб, – сказал он. – Пора идти! Винтерс бы тоже хотел, чтобы мы поскорей убрались отсюда! Если мы не...
Арколианец замедлил танец и, в конце концов, прекратил.
– Понимаю, – сказал он. – Это значит, что одна из Жизней потеряна.
– Да, – сказал Герцог. На глазах его выступили слезы.
мистербоб сразу заинтересованно потянулся к его лицу, чтобы потрогать одну из слезинок, стекавших по щеке тетранца.
– Как это прекрасно, – заворожено пробормотал он, – физическое проявление боли и жалости. – Отступив назад, мистербоб повернулся к остальным и заговорил срывающимся голосом:
– У меня нет слез. Поэтому я должен выразить то, что я чувствую. Мне очень стыдно за то, что я сейчас тут делал.
– Да что там... – пробормотала Роз, глотая слезы.
– Мы тоже ... иногда, – пробормотал потерянно Питер Чиба, а потом просто махнул рукой, словно и сам не понял, что хотел сказать.
– Теперь я понимаю, как это важно, Жизнь в индивидуальной Разумной А-Форме. Как глупо с нашей стороны видеть единственную реальную ценность жизни в расе! Если одна жизнь – это лишь слепок, отпечаток и след, то лишь по многим и многим отдельным следам мы можем узнать, что делало и куда двигалось это огромное мудрое животное – раса! Теперь я представляю, как благородны ваши души, если вы можете ощущать так глубоко потерю каждого из вас! Какая боль! И это чувство потери делает вас такими...
– Живыми, – вырвалось, как рыдание.
Это сказал капитан. Казалось, он состарился на несколько лет за эти короткие минуты.
– Я стою среди вас только благодаря мужеству верзилы и заверяю в том, что он будет стоять здесь, среди нас! – торжественно заявил мистербоб, клятвенно воздев руку над головой. – Во имя этой благородной печали!
Вонн подошел ближе к арколианцу:
– Посол, – робко заговорил он, – а посол? То есть – мистербоб. Герцог прав. Мы должны... – Он оглянулся на лес. – Мы должны лететь.
– Конечно, – вздохнул мистербоб. – Мы должны. Я никогда не забуду.
– И никто из нас, – подтвердил Мэй. – Никто из нас не забудет этого.
Некоторое время они постояли в полном молчании, затем мистербоб, не знакомый с обычаями, первым начал двигаться к трапу. Как только он исчез из виду, за ним последовал
– Время, – произнес Мэй. Он оперся на плечо Герцога, и они тоже двинулись следом.
– У меня есть кое-что для вас, – сказал Герцог и вынул последний фиал из кармана.
Мэй смотрел и не верил собственным глазам:
– Как это тебе удалось? Сцапал в тот день, когда мы сидели в кабинете у Барриса?
Герцог кивнул:
– Я подумал, что нам может понадобиться доказательство на случай каких-нибудь осложнений.
– Да, – вздохнул Мэй, – осложнений... Он взял фиал и повертел в руке.
– Если на меня опять наедут так называемые представители закона, я сдамся. Я устал от этой гонки.
Он бросил бутыль в траву. И когда она хрустнула под каблуком, на душе стало удивительно легко и свободно.
Эпилог
Шесть месяцев спустя Мэй и Герцог стояли на палубе спасательного корабля, висевшего на самой удаленной орбите над Пятым Консулом. Герцог выглядывал из иллюминатора операторской и хохотал.
– Знаешь, – сказал он, – не могу поверить. Вонн в самом деле, больной. Мэй, он просто безумец.
– Я им восхищаюсь, – сказал Мэй. – Он преодолел свой страх и встретил его лицом к лицу.
– Ну, по большей части ему приходилось при этом расслабляться. И надо сказать, было чем – аптека, как показал последний осмотр, лишилась своих барбитуратов. Ни транквилизаторов, ни амфетамининки – ничего. Он, наверное, и сейчас, того...
– Может быть. Не стану спорить.
– Как думаешь – смогут эти арколианские «обменщики» регенерировать ему руку?
– Если они это сделают, – сказал Мэй, – тогда он, считай, первый вышел на перекресток новой индустрии.
– Или на большую дорогу, как сказал бы на нашем месте Баррис.
Герцог поежился:
– Надеюсь, что у него все будет в порядке. Я видел, что случалось с людьми, у которых не ладилось с этим делом.
– Фиалы? – спросил Мэй.
– Эрик Диксон, – ответил Герцог. – Пусть биографы пишут себе, что хотят. Жизнь его была печальной и достойной сострадания.
– Ты уже избавился от... то есть, я имею в виду – потерял его?
Герцог повернулся и посмотрел Мэю прямо в глаза:
– Не совсем, мистербоб – единственный, кого мне предстоит потерять. Вообще-то я хотел, чтобы он слетал со мной на Тетрос. Я бы показал ему хоть раз, что такое нормальное человеческое мясо... то есть нормальная человеческая жизнь.
– Это у дядюшки-то на скотобойне?
– Вроде того...
– Тут у него вчера был сеанс связи по лазеру, – сказал Мэй. – Телемост. Разговаривал с какими-то голограммами. Он справился на удивление удачно. Его спросили, что такое, по его мнению, человек, но он сказал, что никаким запахом этого не выразить, но пахнет, в общем-то, приятно... Особенно женщина, – тут, видимо, коммерсант снова проснулся в капитане, и Мэй заерзал на сиденье. – Послушай, Герцог, я бы хотел обсудить с тобой вот какую проблему...