Суть доказательств
Шрифт:
Бармен бросил на стойку пачку, взял с меня — возмутительно! — два доллара и не проявил никакой радости, получив пятьдесят центов в качестве чаевых. Зеленые глаза, отнюдь не светящиеся доброжелательностью, иссушенное солнцем морщинистое лицо, густая темная борода с проседью. У меня почему-то создалось впечатление, что в Ки-Уэсте сия малоприятная личность провела значительную часть своей безрадостной жизни.
— Можно вас кое о чем спросить? — осведомилась я.
— Вы уже спросили, мэм.
Я улыбнулась:
— Верно. Спросила. И хочу спросить еще кое о чем. Вы давно здесь работаете?
— Пятый год. — Он взял полотенце и
— Тогда вы должны знать молодую женщину, называвшуюся именем Стро. — Судя по письмам, свое настоящее имя Берилл здесь не упоминала.
— Стро? — Он нахмурился.
— Так она себя называла. Светловолосая, изящная, хорошенькая. В конце лета она приходила сюда едва ли не каждый вечер. Сидела за столиком на террасе и писала.
Бармен поднял голову и в упор посмотрел на меня:
— Она вам кто? Подруга?
— Она мой пациент. — Врать не хотелось, так что пришлось ограничиться полуправдой.
— Вот как? — Густые брови полезли вверх. — Пациент? А вы ее врач?
— Именно так.
— Что ж, теперь ей от вас толку мало, док. Уж извините. — Бармен опустился на стул, откинулся на спинку, но книжку не взял — выжидал.
— Понимаю. Я знаю, что она умерла.
— Да, должен признаться, новость не из приятных. Пару недель назад к нам сюда привалили копы. Со всем своим набором инструментов. Так вот, док, я скажу вам то же, что сказали им мои знакомые: здесь никто понятия не имеет, что с ней случилось. Тихая, спокойная была… настоящая леди. Сидела обычно вон там. — Он указал на столик почти рядом с тем, за которым только что сидела я. — Сидела, никому не мешала, занималась своим делом.
— Вы с ней познакомились?
— Конечно. — Он пожал плечами. — Иногда вместе выпивали. Она предпочитала «Корону» с лаймом. Но я бы не сказал, что кто-то сошелся с ней близко. В том смысле, что вряд ли кто-то даже знает, откуда она приехала, кроме того, что откуда-то с севера.
— Ричмонд, Вирджиния.
— Знаете, — продолжал бородач, — сюда ведь многие приезжают. Такое уж это место, Ки-Уэст. Живи сам и давай жить другим — такой здесь порядок. Много художников, артистов. Из тех, у кого что-то не заладилось. Стро ничем не отличалась от большинства других — да вот только большинство других такой смертью не умирают. — Он почесал бороду и покачал головой. — Да, верится с трудом. Как подумаешь, так не по себе становится.
Я закурила.
— На многие вопросы ответов так и нет.
— Точно. Например, какого черта вы курите? Уж доктора-то вроде бы должны знать, а?
— Отвратительная, вредная привычка. Да, знаю. А еще я люблю выпить. Как насчет рома с тоником? «Барбанкур» с лимоном, пожалуйста.
— Четырех— или восьмилетний? Вам какой? — Он явно проверял уровень моей компетентности.
— Двадцатипятилетний, если найдется.
— Нет. Такой только на островах сыщется. Мягкий… м-м-м… слезу вышибает.
— Тогда самый лучший из того, что у вас есть.
Бородач ткнул пальцем в знакомую янтарную бутылку с пятью звездочками на этикетке. Ром «Барбанкур» пятнадцатилетней выдержки. Похожий я видела в шкафчике на кухне у Берилл.
— Отлично.
Бармен ухмыльнулся, бодро поднялся со стула и принялся за дело с ловкостью жонглера: выхватил пробку, подбросил бутылку, не унижаясь до мерного стаканчика, на глазок плеснул нужную порцию жидкого гаитянского золота, добавил искрящегося тоника, одним движением ножа отхватил идеально ровный
— За счет заведения, — сказал он, отмахиваясь от протянутой десятки и доставая свою пачку. — Вот такие врачи по мне — и курят, и в выпивке толк знают. Я вам так скажу, — продолжал бородач, чиркая спичкой. — Осточертело слушать этих некурящих праведников. Понимаете, о чем я? Такое наговорят, что чувствуешь себя преступником. А по-моему, так: живи сам и другим не мешай.
— Согласна.
Мы оба с удовольствием затянулись.
— Всегда найдут чем уколоть. Ешь не так, пьешь не так, встречаешься не с тем.
— Да, люди слишком часто бывают крайне поверхностны в суждениях и чересчур суровы.
— Аминь.
Он снова сел на стул, укрывшись в тени барной полки. Солнце припекало макушку.
— Итак, вы ее врач. И что, позвольте спросить, хотите здесь узнать?
— Меня интересуют некоторые обстоятельства, предшествовавшие ее смерти. Они очень запутанны, и я надеюсь, что ее друзья помогут кое-что прояснить…
— Минутку. — Он сел ровнее. — Вы называете себя врачом. А что вы лечите?
— Я ее осматривала…
— Когда?
— После смерти.
— Черт! То есть вы — гробовщик?
— Я — судебно-медицинский эксперт.
— Коронер?
— Можно и так сказать.
— Черт! — Он недоверчиво покачал головой. — Вот уж ни за что бы не догадался.
Был ли это комплимент или наоборот, я так и не поняла.
— А что, полиция всегда отправляет — как вы сказали? — да, судмедэксперта выведывать информацию?
— Меня никто не посылал. Я здесь по собственной инициативе.
— Почему? — Он посмотрел на меня с легким прищуром. — Путь ведь неблизкий.
— Мне нужно знать, что с ней случилось. Знать не для полиции, для себя.
— Так, значит, полиция вас не посылала?
— Копы мной не командуют и посылать никуда не могут.
— Это хорошо. — Бармен рассмеялся. — Это мне нравится.
Я сделала еще глоток.
— Только и знают, что орать. Воображают себя младшими братьями Рэмбо. — Он раздавил в пепельнице сигарету. — Явились… В резиновых перчатках. Боже мой! А что подумали наши клиенты? Отправились к Бренту, это наш бывший официант. Парень в больнице, при смерти, так эти придурки нацепили хирургические маски и ближе чем на десять футов даже подходить боялись. Как будто он Тифозная Мэри. [19] Ей-богу, даже если б я что-то и знал про Берилл, точно бы им не сказал.
19
Тифозная Мэри — Мэри Маллон. Повариха-ирландка, которая, работая во многих американских семьях, заразила брюшным тифом более 50 человек, из которых трое умерли. Была бациллоносителем, однако сама обладала иммунитетом к болезни. Вошла в историю под прозвищем Тифозная Мэри. В 1907–1910 и в 1914–1938 гг. принудительно содержалась в изоляции в одной из больниц Нью-Йорка.