Суть Руми
Шрифт:
Ворон же мы не заточаем, детка,
Грай не похож на пение ручьёв.
Мы держим только тех, кто нам приятны.
Представь, в пекарне очередь - толпа
Из разных женщин, но одна опрятна,
Красива, молода и не глупа,
Другие ж все – согбенные старухи ...
Им пекарь раздаёт вчерашний хлеб
И отпускает - пусть разносят слухи,
Красотку ж он удержит, коль не слеп.
Влюблённый пекарь говорит: "Немного
Постой,
Когда же вносят хлеб, он:"Ради Бога!
Стой, вот подносы сахарных цветов!"
Он ищет способ удержать девчёнку:
– "Послушай! Я хотел задать вопрос!
Он важен! Только кончу работёнку,
Возьми пока вот маслица из роз!"
* * *
Так и Любимую влюблённый молит,
По-простоте не думая с испугом
О тяготах им выпрошенной роли –
Стать должен он слугой, героем, другом!
Meснави (6, 4211 – 4228)
В БАГДАДЕ ДРЕМЛЮТ О КАИРЕ,
В КАИРЕ ДРЕМЛЮТ О БАГДАДЕ
В Багдаде жил некогда бедный мечтатель,
Был добр к нему милосердный Создатель,
И в руки ему вдруг свалилось наследство,
Но впал он на радостях в сущее детство,
По глупости быстро богатство транжиря.
Как часто, ладони свои растопыря,
Наследники тратят случайные деньги -
Чужую работу не ценит бездельник.
Так люди не ценят бесмертные души,
Что даром досталось – корёжат и рушат.
Богатство, с покойным расставшись невольно,
Наследнику глупому делает больно.
Вновь сделавшись нищим, впал дурень в унынье,
Без пищи и крова, как сокол в пустыне,
Рыдая в отчаянье: "Боже, мой Боже!"
Услышал вдруг голос:"Унынье негоже
Твореньям Моим в Мною созданном мире,
Другое богатство тебе дам в Каире.
Иди же в Каир и найди там предместье,
Приметы какого узнаешь на месте."
* * *
Багдадец не медля рванулся в дорогу,
И долго влачился пустыней, тревогу
Мешая холодную с тёплой надеждой ...
Но вот уже Нил распростёрся безбрежный,
И башни Каира украсили небо.
Ободрился путник, но свежего хлеба
Умучал голодного сладостный запах,
И он от отчаянья принялся плакать.
И как ему ни было горько и стыдно,
Решил он поклянчить: "Ведь ночью не видно,
Что нищий не местный, а лишь иностранец,
И
Вот так его голод, и стыд, и гордыня
Мотали, как клочья травы по пустыне.
Назад и вперёд, и в бока его било,
И в славном Каире всё было немило.
Каир же, известное дело, огромен.
Багдадец плутал средь причалов и домен,
Домов и мечетей, базаров, кладбищей,
Пытаясь разжиться какой-нибудь пищей.
О месте гадая, где клад был обещан ...
Как вдруг получает он пару затрещин
От стражников грозных ночного дозора,
Не ждя совершенно такого позора!
* * *
Случилось же так, что ночных ограблений
Явился в Каире таинственный гений
И в шайку свою он набрал отовсюду
Людишек, способных на всякое худо.
В те годы и воры слыли мастерами
И было их много глухими ночами.
Халиф же в ответ приказал своей страже
Средь ночи с прохожим не чикаться даже,
Но сразу в кутузку доставить гуляку,
И вором считался задержанный всякий.
Халиф был мудрец, ведь, врачуя заразу
Змеиный укус разрезАть надо сразу,
Иначе погиб человек безнадежно ...
Будь к телу любимому истинно нежным,
И палец руби, что змея укусила,
Бывает любовь беспощадна, мой милый!
Нельзя оставлять преступлений без кары,
Народ пожалей, а бандитов - на нары!
* * *
Итак, арестован багдадец дозором,
А схваченный ночью считался там вором.
– "Ты вор, сознавайся немедля, скотина!"
Eго заушает огромный детина.
– "Постойте! Не бейте! Хочу объясниться!"
Багдадец заплакал, как будто девица.
– "Ну что ж, oбъясняй, но давай покороче."
В ответ ему стражник огромный рокочет.
– "Молю вас, поверьте! Ведь я не преступник!
И я не каирец, Аллах - мой заступник!"
Рассказом своим поразил он всю стражу -
Про счастье дурное, наследства пропажу,
Про клад, что в Каире ему был обещан,
До слёз он пронял тех простых деревенщин.
Он им исповедался искренне, честно,
А, впрочем, вам всем тут конечно известно,
Что вера со страстью - ключи от той дверцы,
Которою заперто всякое сердце.
А истиной страсти поток прямословный
Подобен воде, но для жажды духовной.
* * *
– "Я верю ему, как и все вы, ребята,
Он честный бродяга, хотя глуповатый."
Сказал вдруг начальник ночного дозора:
– "И я мог, как он натерпеться позора.