Суть ?строва
Шрифт:
– Да? Себе и вешай, а мне не надо… И зачем мне – я не понимаю?
– Это потому что ты тупой, – продолжил Сигорд свои объяснения, – потому и не понимаешь.
– Сам ты тупой.
– Тоже верно, иначе бы еще на той неделе догадался. Короче, я буду себе взвешивать, а ты как хочешь.
– Ну и дурак.
Сигорд оказался хитер и терпелив: трех дней не прошло, как трое из «собирашек» стали из любопытства сначала проверять собранное на вешалке, а потом согласились сдавать товар Сигорду, потому как лень им было ходить туда-сюда, самим
– Зачем тебе, Сиг? Какой тебе с этого навар? Что ты с этого имеешь?
– Что имею? Очень многое полезное: во-первых – головную боль, во-вторых – неблагодарный труд, в-третьих, непонимание современников. В-четвертых – оговоренные пять процентов с каждого из вас за доставку груза. Пока это – крохи, по два-три талера за день выходит, но потом поглядим… А если честно – то это я так грехи замаливаю.
– Грехи? Ты чего, Сиг, рехнулся?
– Я – Сигорд, а не Сиг. Может быть, и рехнулся, но пока не отмолю – буду грузовым ишаком работать. Это я сам на себя такие вериги навесил и обойдусь без чужих советов, понял?
– Ладно, не кипятись, каждый по-своему с ума сходит. Гони три талера, а довесок – тебе: за меня помолись, не забудь.
– Хорошо, помолюсь на весь довесок, если не забуду.
– Удачной молитвы!
Сигорд не только забывал отмаливать чужие грехи, он и свои-то «вериги» выдумал, чтобы считали чудиком и вопросами не доставали…
Нет, ради двух-трех талеров он не стал бы надрываться, конечно, в день ему очищалось двенадцать-пятнадцать, а в последние три дня выходило по двадцать пять.
Сегодня был четверг, а в понедельник Сигорд добился результата и сам ошалел от заслуженной удачи – получилось!..
Сигорд, сколько знал себя, был исключительно злопамятен: семейные, служебные, студенческие, школьные даже обиды – жили в его сердце, угасали, бледнели, конечно, за давностью лет, но – жили, помнились, переживались из раза в раз, из года в год…
С тех пор, как он опустился и сбомжевался, обиды от людей и обстоятельств уже стали привычным делом, каждодневным, и память, побитая алкоголем, не могла содержать их отдельно, а беспорядочно собирала в один большой серый мешок, в общую непреходящую обиду на человечество. Все мечты его вращались вокруг бесперебойного доступа к пойлу с градусами, к долгожданному и жестокому торжеству над обидчиками, теми, кто его унижал, выгонял, бил все эти годы…
В последний месяц мечты о мести стали не такими навязчивыми, а мысли о выпивке он отгонял сразу же, до того, как они оформлялись в слова и образы… Но зато вернулась злопамятность: всю собранную массу, свою и чужую, он намеренно взялся сдавать только Кечу, игнорируя Мирона, и эта избирательность не осталась незамеченной:
– Ты чё, чувак, мне-то почему не несешь?
– Как это? Видишь же, принес.
– Это потому что я его подменяю, а его до послезавтра не будет. Чё, думаешь я дурак?
– Этого я не думаю.
– Ну так а что тогда? Что, у Кечу медом намазано?
– Да нет. Не медом, и гири у вас одни и те же.
– Чё? При чем гири? Чё несешь?
– Все, молчу. Пока. Счастливо оставаться.
– Погоди. Нет, ты объясни: почему ты ему сдаешь, а не мне. Что я тебе, на хвост наступил?
– Нет, все нормально. Однако он к прейскуранту чуть строже относится, чем ты.
– Какому… А, вот ты о чем. Помню, помню наш разговор… Ну, ладно, топай себе, сдавай кому хочешь. Только… – Сигорд остановился и замер расчетливо. Потом обернулся. Так совпало в этот день, что он вспомнил о своем внешнем виде и побрился. Мало того, и зеленую рубашку выстирал, так что она была, конечно, мятая, линялая, но явно чистая. Вид у него был по-прежнему бомжачий, а все же он уже отличался от своих товарищей по классовой прослойке.
– Что – только, Мирон? Не будешь принимать от меня? – Сигорду невыносимо захотелось улыбнуться, замять впечатление от резко взятого тона, задобрить недовольного приемщика… Каким чудом он удержался?..
Мирон разинул рот уперся взглядом на взгляд – и вильнул ими!
– Я так не говорил.
– Тогда – что «только»?
– Чего?
– Ты сказал: «сдавай, кому хочешь, только…»?
– Да, я так сказал? Не обратил внимания. Нет, сдавай, кому хочешь. Если мне будешь сдавать – знай: со мной без проблем, уж я-то, – Мирон намекающе нажал голосом, – всегда честно вешаю, грамм в грамм.
– Возможно, не спорю. Хотя и у тебя, как я обратил внимания, случаются погрешности.
– У меня???
– У тебя. Но случайность – она и есть случайность. Мой товар – хорошего качества?
– Нормального.
– Мусор, подкладки для весу, неаккуратная упаковка?
– Нормального, я же уже сказал. – Мирон все никак не мог переключиться на иной, более равноправный уровень разговора со странным этим ханыгой, однако и того факта, что ханыга приносит очень много, когда приносит, причем почти все – не ему, а сменщику, отрицать не мог: товар был весьма кондиционный, словно бы перед сдачей его перебирали и сортировали (Так оно и было, Сигорд, на этапе подготовки, не стеснялся в усилиях).
– Тогда признай очевидное и приглядись к прейскуранту.
– Зачем это?
– Чтобы у меня был интерес сдавать именно тебе.
– Шагай… – И вслед уже: – Я подумаю.
На послезавтра, это было как раз в понедельник, Сигорд приволок в два приема двойную против обычного порцию и приступил уже к Кечу:
– Слушай, Кечу, фигня получается.
– На то и фигня. Что такое? – Кечуа был тоже дородным мужичком, основательным, солидным, но низеньким и очень подвижным: раз, раз, два-с, три-с – все взвешено, уложено, укрыто – как с моторчиком. Как при этом он умудрялся сохранять солидность? – удивительно.