Суворов и Кутузов (сборник)
Шрифт:
Вейротер, Винцингероде и задававший тон нахальный Долгоруков убедили Александра в том, что Наполеон боится союзников, что стоит только наступать, и корсиканец будет побежден.
Тщеславный Александр ждал сражения, которое принесет ему славу великого полководца, и теперь ему казалось, что все совершается сегодня крайне медленно.
Император Александр не предполагал, что никто из русских командиров не мог толком разобраться в этой путаной кабинетной диспозиции австрийского педанта. К тому же, хотя в союзной армии насчитывалось всего лишь пятнадцать тысяч австрийцев, а русских семьдесят
Александр I с неудовольствием видел, что четвертый корпус Коловрата все еще стоит на высотах, хотя, по мысли Вейротера, союзники должны были очистить Працен.
Несмотря на то что четвертая колонна состояла из четырех русских обстрелянных пехотных полков Милорадовича, а австрийские батальоны были составлены из рекрутов, Александр I вверил колонны не опытному суворовскому ученику генералу Милорадовичу, а австрийцу Коловрату.
Граф Коловрат, конечно, давно выполнил бы предначертания диспозиции, – ушел с Праценских высот, – но при четвертой колонне находился сам командующий союзными войсками генерал Кутузов. И эта задержка в движении, очевидно, результат его происков.
Как ни старался Кутузов под маской полного повиновения императору Александру скрыть свое недовольство, но Александр видел: Кутузов не согласен с прекрасной диспозицией Вейротера.
Александр расценивал это как зависть Кутузова. Терпеть дальше стало невмоготу. Александр подъехал к Кутузову и принудил его очистить Праценские высоты.
Старый дипломат Кутузов на этот раз не удержался – позволил себе даже возражать императору. Никто не заметил, как порозовели щеки у Александра от сдерживаемого гнева.
И все-таки стало так, как хотел Александр: последние союзные войска двинулись с Праценских высот.
Оба императора начали спускаться вниз.
В свите Александра I открыто возмущались поведением Кутузова, не желавшего оставлять высоты:
– До чего упрямый старик!
– Заважничался.
– Выжил из ума!
И вот наконец снизу, из тумана, послышались выстрелы. Но ружейная стрельба и крики сражающихся слышались где-то вот тут, поблизости. Союзники думали, что Наполеон стоит за Шлапаницем, готовый в любую минуту дать тягу, что до него не менее десяти верст, а на деле вышло иное: французы скрытно подошли и оказались в двух шагах от союзников по эту сторону прудов перед Кобельницем.
Случилось то, чего никак не ждал Вейротер: Наполеон не стал дожидаться, когда союзники обойдут его с фланга, а сам перешел в наступление.
Плотные массы французской пехоты ударили по неосторожно, преступно ослабленному центру союзников. Австрийцы и русские смешались, дрогнули и побежали.
Вся хитроумная диспозиция Вейротера рухнула, словно карточный домик.
Когда при обсуждении диспозиции у Вейротера спросили, что он предпримет в том случае, если Наполеон атакует Праценские высоты, австрийский генерал-квартирмейстер самоуверенно, категорически заявил: «Эта возможность исключена!»
Вейротер наивно, слепо верил в то, что Наполеон будет спокойно
И вот теперь союзники жестоко платились за грубейший просчет позорной австрийской диспозиции: французы легко прорвали центр союзников и били с фронта и фланга. Каждая воинская часть была принуждена защищаться самостоятельно, а каждый солдат – думать лишь о своем спасении.
В суматохе жаркого штыкового боя все смешалось.
Александр I очень скоро растерял всех: меланхолического императора Франца, свою блестящую свиту, состоявшую из генералов и министров, и свою непреклонную уверенность в победе. Воинственный пыл Александра сразу же исчез. Он уже не воображал себя Александром Македонским, а торопился назад, к Аустерлицу, как самый обыкновенный беглец.
Мимо него, что-то крича, промчался без шляпы, с растрепанными буклями и потерянным, бледным лицом Вейротер.
В эти минуты Александр I охотнее увидел бы не сухопарого австрийского генерал-квартирмейстера, а грузного, неспешного, хотя и нелюбимого им, русского полководца Кутузова. Но и Кутузов где-то затерялся в жестоком побоище.
Русские солдаты, заведенные в ловушку австрийскими «немогузнайками», дрались мужественно и стойко. Впоследствии, на острове Святой Елены, Наполеон вспоминал доблесть и упорство русских солдат.
Александр I, увлекаемый бегущими толпами, ехал к Аустерлицу. Он был ошеломлен случившимся. Он видел, что ни победы, ни славы нет, а есть ужас и позор поражения.
Кроме берейтора Ене, рядом с императором оказался только лейб-медик барон Вилие. И это было как нельзя более кстати: от всех тягостных волнений у Александра открылась «медвежья болезнь». Он вынужден был ежеминутно слезать с коня.
Императорская коляска, теплые вещи, кухня – все исчезло. Приходилось ехать верхом.
Отступающие, как всегда, ничего и никого не видели, старались лишь унести ноги. Беглецы распространяли слухи один ужаснее другого.
Александр I услышал, что генерал Кутузов убит, что он сам, «Александра Павлович», тоже убит.
Ссутулившись, стараясь не смотреть никому в глаза, трясся в седле Александр I.
К вечеру, измученный переживаниями и желудком, император Александр кое-как дотащился до деревни Годьежицы.
Вся деревня была забита обозами, фурами, ранеными и бежавшими с поля боя. Александр решил ехать дальше: гул орудий затихал, но он боялся все-таки в довершение всего попасть в плен.
Накрапывал дождь, дорога превратилась в грязное месиво.
Александр смог протащиться еще только семь верст – понос усилился, и он уже чуть сидел в седле. Император принужден был остановиться в деревне Уржица, где ему с трудом нашли крестьянскую избу.
Забрызганный грязью, бледный, сидел за крестьянским столом у огарка свечи император Александр, держась за живот. Вилие дал ему тридцать капель опия и настой ромашки. Александру стало немного легче.
Вилие узнал, что тут же, в доме пастора, остановился император Франц, и пошел к обер-гофмаршалу Ламберти попросить у него для императора Александра вина, чтобы больной мог согреться. Но австрийский обер-гофмаршал отказал наотрез, сославшись на то, что у них самих вина очень мало.