Суворов и Кутузов (сборник)
Шрифт:
Наполеон уже не смотрел на евреев.
– Немедля послать по всем дорогам разъезды! – обернулся он к Мюрату, стоявшему чуть позади. – На Петербург, на Саламанку!..
– На Смоленск, – тихо поправил-подсказал Бертье.
Император все продолжал смешивать Смоленск с Саламанкой.
– Немедленно, Иоахим! Поживее!
И, ударив Евфрата шпорами, помчался галопом вниз к Витебску, точно хотел в этот неудачный день свернуть себе шею.
III
Не понимаю, как такой
Небрежно бросив свою дорогую шляпу на траву и расстегнув душный доломан, Мюрат сидел на опушке леса и не спускал глаз с дороги – уже прошло три часа, как он послал по всем направлениям кавалерийские разъезды, а еще никто не вернулся.
Рядом с ним полулежал на траве его начальник штаба, маленький генерал Бельяр. Поодаль пестрой кучкой расположились адъютанты неаполитанского короля и ординарцы от разных кавалерийских полков. Большинство адъютантов Мюрата представляли несовершенную, но точную по замыслу копию своего любимого начальника: те же кудри до плеч, то же пестрое роскошество в обмундировании, насколько может позволить скудное офицерское жалованье, и та же кавалерийская удаль и безмерное легкомыслие во взоре.
Неаполитанский король со скучающим видом смотрел на Витебск: разве это город? Если бы дело происходило где-нибудь в Европе, у Мюрата уже к вечеру было бы несколько хорошеньких женщин. Недаром на клинке его дамасской сабли выгравировано: «Честь и дамы». И недаром император шутит, что у Мюрата, как и у влюбчивого Бертье, «полны карманы любовниц». Еще в Вильне были очаровательные польки, а здесь Мюрат проехал по всему городу и не встретил ни одних любопытных женских глаз, ни одной лукавой, манящей улыбки.
В Литве и Белоруссии попадаются красивые еврейки, но у евреев глупый обычай: все замужние женщины должны брить голову и носить парик…
Маркитантки и те отстали в этой немыслимой дороге, а маркитантки у неаполитанского короля все как на подбор.
Неизвестно, что будет, что прикажет император: идти дальше, или придется скучать в этом тоскливом белорусском городке? Все должны решить разъезды, а их нет как нет.
Но вот наконец на дороге показались всадники. По желтым доломанам и красным киверам сразу узнали: французские гусары из бригады Жакино. Мюрат послал их на Петербургскую дорогу, которая проходила вдоль реки Двины. Гусары и их кони выглядели свежими – они только что выкупались в реке.
– Ну как, молодцы? – вскочил на ноги Мюрат.
– Нигде никого, ваше величество. Проскакали чуть ли не десять лье, и хоть бы след.
– Конечно, Барклай отступил не к Петербургу, а к Москве.
Мюрат сделал два-три шага и стоял, глядя вдаль своими безмятежно-голубыми глазами и посвистывая.
Вот едут еще. Синие мундиры без ментика. Это прусские гусары. «Послушаем, что скажут они».
Пруссаки были не такие свежие, как французы, – их путь лежал далеко от воды.
– Какие вести?
– Никаких.
– Почему?
– Не встретили и не видели ни одной души.
– Ах, черт возьми!
Мюрат порывисто схватил
– Еще кто-то скачет, – сказал, подымаясь с земли, Бельяр.
Издалека можно было различить красные мундиры и красные вальтрапы. [165] Это саксонские легкоконные принца Альбрехта.
– Ну, где настигли? Далеко? – спросил неаполитанский король.
– Не настигли, ваше величество.
165
Вальтрап – попона, которую кладут под седло.
– Не может быть!
– Извольте проверить.
– Бельяр, вы видели что-нибудь подобное? – возмущенно спросил Мюрат.
Он вновь швырнул шляпу и заходил широкими шагами в тени берез, то и дело поглядывая на дорогу.
Вдали заклубилась пыль. Вырисовывались пики, веселые флюгера и синие мундиры. Польские уланы. Они были посланы по дороге в Поречье.
– Где русские?
– Русские как сквозь землю провалились! Они пошли другими дорогами.
– Вы что-нибудь понимаете, Бельяр? – спросил Мюрат.
– Понимаю: русские провели нас.
– Что я скажу императору?
– Это и скажете.
Мюрат ничего не ответил, только взглянул на начальника штаба, как бы говоря: «Попробуй скажи!»
– Еще не все потеряно. Я послал итальянских конноегерей по самой короткой дороге к Москве – на Рудню, – вспомнил он, надевая шляпу.
Мюрат стал кусать ногти, как Бертье. Ему казалось: если бы он сам помчался по какой-либо из этих пяти дорог, то до сих пор уже обязательно увидел бы, нашел бы, настиг бы русских!
Наконец на дороге показался последний разъезд.
– Скорее, друзья, скорее! – прищелкивал от нетерпения пальцами неаполитанский король. – Ну говорите же, что? – издали кричал он егерям.
– Дорога свободна, ваше величество. Русских нигде не видно.
– А следы? Кто шел: кавалерия, пушки? Сколько?
– Как могут быть следы на песке? Шли. Много шло, но мы не видели никого…
– О черт! Коня! – крикнул Мюрат.
Он вскочил в седло, словно бросался в холодную воду – он помчался с докладом к императору. Он мчался, стараясь не думать, что будет, – разговор предстоял не из приятных. Неаполитанский король, бесстрашный в атаке, был трус в императорском кабинете. Мюрат не боялся вражеского клинка, но боялся своей жены Каролины Бонапарт и ее брата – императора Наполеона.
IV
Когда смущенный Мюрат доложил императору, что кавалерийские разъезды нигде не обнаружили следов русских, Наполеон не поверил:
– Не видали на дороге ни одной павшей лошади?
– Нет, ваше величество.
– Не нашли ни одного поломанного колеса?
– Нет, ваше величество.
– Не захватили ни одного отставшего солдата?
– Нет, ваше величество.
– Черт возьми! Да это какая-то армия привидений! – вырвалось у Наполеона. – Кто у них командует арьергардом?