Суворов
Шрифт:
Добрая, благородная его душа особенную имеет привязанность к малым детям. И тот самый человек, который в день сражения подобится Перуну раздраженного божества, при слабом и нещастном имеет всю чувствительность нежнейшего сердца».
Автор подчеркивает набожность Суворова и его нетерпимость к врагам православия, мечтавшим подчинить своей власти всю Европу:
«В Варшаве низложил он сию философскую мечту в ту минуту, когда Север был близок пасть под ея бременем.
Наконец, нельзя лучше показать черты характера героя сего Великого человека, как представя его письмо,
И опять приведены звучащие уже рефреном стихотворные строки «Слава Богу, / Слава Вам», правда, относя их к другой славной победе Суворова:
Измаил взят И я там, —с прибавлением:
«Кажется, как будто читаешь послание Спартанского генерала.
В письме, присовокупленном к изображению, мною сообщенному, сказано: "Сей Фельдмаршал Суворов есть один из великих людей сего века. Он никогда не был побежден. Небольшой беленький камзольчик есть вся его оборона от самых больших морозов. У него нет конюшни, и на первой гусарской лошади, которая ему попадется, он едет на сражение. Встает всегда в час по полуночи. Обедает в восемь часов утра, живет, как солдат, и выиграл двадцать баталий. Он ненавидит революцию!"
Подлинно, есть нечто древнее в сем генерале, который заслуживает быть между героями, описанными Плутархом…»
Даже допущенная ошибка (как мы помним, полководец посвятил стихотворные строки взятию Туртукая) не портит общей картины: Суворов уже давно был живой легендой.
Ростопчин, пересылавший Александру Васильевичу указ о его отставке и осуждавший полководца за неуместные выходки, вдруг сделался (и оставался до самой кончины генералиссимуса) его восторженным почитателем и поведал о том, как, прощаясь с Суворовым, Павел Петрович сказал: «Воюй, как умеешь!»
И старый «екатерининский орел» показал, как надо воевать против лучших европейских войск того времени.
ИТАЛЬЯНСКИЙ ПОХОД
К концу 1798 года французы захватили в Нидерландах Бельгийские провинции и Голландию, земли германских государств и Швейцарии, большую часть итальянских государств, восточное побережье Адриатики, Мальту, Египет. Армия генерала Наполеона Бонапарта двинулась в Сирию. Молодой покоритель Италии и Египта грезил повторением походов Александра Македонского, мечтал дойти до Индии.
В Европе царили ужас и смятение. Неаполитанский король спасался на Сицилии, прикрытой английским флотом. Сардинский король бежал из Турина на Сардинию. Римский папа, покинувший Ватикан, молил о помощи. Австрия страшилась нового натиска Франции — в недавно закончившейся войне Вена уже оказывалась под угрозой захвата противником. Англичане, удержав господство на морях (Нельсон разгромил французский флот, доставивший армию Бонапарта в Египет), сколотили новую коалицию против Франции, так неожиданно и с такой страшной мощью возродившейся из хаоса революции. Павел I великодушно согласился «спасти Европу».
По пути в Вену Суворов посетил в курляндской Митаве проживавшего там с разрешения российского императора брата казненного французского короля графа де Лилля, будущего Людовика XVIII. Тот оставил воспоминания о встрече с русским фельдмаршалом, очень показательные с точки зрения отношения Европы к России:
«Этот полудикий герой соединял в себе с весьма невзрачной наружностью такие причуды, которые можно было бы счесть за выходки помешательства, если б они не исходили из расчетов ума тонкого и дальновидного. То был человек маленького роста, тощий, тщедушный, дурно сложенный, с обезьяньею физиономией, с живыми, лукавыми глазками и ухватками до того странными и уморительно забавными, что нельзя было видеть его без смеха или сожаления.
Но под этой оригинальною оболочкой таились дарования великого военного гения. Суворов умел заставить солдат боготворить себя и бояться. Он был меч России, бич турок и поляков. Жестокий порывами, бесстрашный по натуре, он мог невозмутимо спокойно видеть потоки крови, пожарища разгромленных городов, запустение истребленных нив. Это была копия Аттилы с его суеверием, верою в колдовство, в предвещания, в таинственное влияние светил. Словом, Суворов имел в себе все слабости народа и высокие качества героев.
Предоставившись почтить меня своим приветствием, он явился в довольно простой одежде, хотя весь в орденах, с расстегнутой грудью и без парика. А между тем этот наряд слыл у него самым парадным, в который он облекся в знак особенной передо мною вежливости. Но я мало обращал внимания на подобные мелочи и только наблюдал характер этого необыкновенного человека, который, отправляясь на борьбу с искуснейшими генералами Французской республики, дерзал говорить: "Бог в наказание за грехи мои послал Бонапарта в Египет, чтобы не дать мне славы победить его".
Как только я узнал о прибытии Суворова, то задался мыслью приобресть его приязнь и показать ему в приеме моем высокое уважение. Когда мне о нем доложили, я вышел из кабинета к нему навстречу. Суворов с своей стороны преклонился передо мною почти до земли, потом поцеловал мне руку и полу платья, по русскому обычаю… Высказав ему несколько приветственных слов относительно военных его подвигов, я промолвил, что глубоко сожалею о невозможности моей разделять с ним боевые опасности победы, в которой я совершенно уверен.
— Уповаю на то, — отвечал он, — с помощию Божией и Святого Николая Угодника.
— Господин Фельдмаршал, — сказал я, — ваша шпага есть орудие кары, которое направляет само Провидение на погибель врагам ваших государей.
— Надеюсь, Ваше Величество, сжечь немного пороха, чтоб выгнать неприятеля из Италии, и прошу вас, Государь, дозволить мне назначить свидание с вами во Франции в будущем году.
Признаться ли мне здесь, что такая уверенность в себе Суворова была для меня несколько прискорбна? В сердце моем болезненно отдавалась эта высокомерная самонадеянность, не допускавшая никакого сомнения в торжестве над французами!