Суворов
Шрифт:
Он напоминает о выплате денег шестерым солдатам-инвалидам, содержавшимся в Кончанском, приказывает исключить из числа оброчных крестьян Прохора Дубасова, поскольку тот жил при барине.
«Платонушке мой поклон с сестрицами, — заканчивает письмо Суворов. — Моя сестрица тож здесь в монастыре, подросла. Господам Гардемаринам желаю славно геройствовать; и их здесь товарищи хвалят. Пелагее Федоровне с детьми мое почтение, как и протчим любезным соседям. Кончу благодарностию моею за милостивое Ваше попечение о моем достоянии! Желал бы Вас лично обнять — здесь недосуг».
«Платонушка» — племянник Качалова, морской офицер, отличившийся в сражениях против шведов, в которых участвовали и гардемарины, сыновья Романа Яковлевича. Пелагея
Суворов так и не смог выбраться из Петербурга в свои деревни. Позволим высказать предположение, что Потемкин, готовясь к новой кампании, постоянно советовался с «другом сердешным» и не отпускал его от себя. Сразу после приезда в Петербург князь подвел итоги минувшей кампании и представил императрице свои планы.
«Неприятель, вместо предполагаемых побед, потерял против Екатеринославской Вашей армии, считая от Кинбурнского дела по взятьи Очакова, более сорока тысяч человек. Судов больших и малых взято и истреблено более ста. Пушек взятых и потопленных более тысячи. Знамен взятых двести и столько же переломано, флаг Генерал-Адмиральский и несколько прочих, не потеряв на пределах Ваших ни вола, ниже аршина земли…
Взятие Очакова… развязывает руки простирать победы к Дунаю и угнетать неприятеля до крайности для нанесения вящего удара. Потребно усиление флота.
Войски Кубанские с частью Кавказских сил произвели бы диверсию и тем, так как и ныне, удержали б турецкие силы в Анатолии.
Армия Украинская всю бы имела удобность вытеснить неприятеля из обоих княжеств (Молдавии и Валахии)… Не можно никак рапортировать войск той стороны, не знав — армия Украинская на месте остается или обратится в другую сторону, вся или частью. Ежели тут, то совсем другой образ войны будет.
В силу Вашего повеления четыре полка пехотных я от себя вывел к Лубнам ради обращения в Лифляндию, и десять эскадронов драгун…
Решение об Украинской армии нужно скорей быть дано, ради принятия мер, ибо разстроенное надлежит исправлять. Может случиться, что и хлеба ни куска у них не будет к тому времени, как я прибуду. А время кратко. Я трудов не щажу и рад хотя задохнуться под тягостию их, но нужна скорость».
Несмотря на столь очевидные успехи на главном театре войны, обстановка оставалась сложной. В Финляндии шли бои местного значения. Шведским морским силам надежно противостояли Балтийский флот и спешно снаряженная гребная флотилия, командовать которой Екатерина пригласила Нассау. Прусский король Фридрих Вильгельм II и его дипломаты, угрозами добившиеся выхода из войны против шведов Дании, развили бурную деятельность в Польше. В союзе с турками и пруссаками поляки готовились выступить против России. Потемкину пришлось перебрасывать полки к западным границам империи. Он требовал, чтобы до окончания войны с Турцией прусская угроза была предотвращена дипломатическими средствами. Между ним и Екатериной происходили тяжелые объяснения.
«Я гневных изражений, мой друг, с тобою, кажется, не употребляла. А что оскорбления Короля Прусского принимаю с нетерпением с тем чувством, с которым прилично, за сие прошу меня не осуждать, ибо я недостойна была своего места и звания, естьли б я сие чувство в своей душе не имела, — отвечала на его упреки Екатерина. — Мое мнение есть — Фельдмаршала Румянцева отозвать от армии и поручить тебе обе армии, чтобы согласнее шло… Всё, что пишешь о операции армии, весьма хорошо, и мое мнение было всегда, чтоб Бендеры и Бессарабия были предметом сей кампании».
Операции против Османской Порты предполагалось развернуть на широком фронте
Третьего марта 1789 года указом императрицы Украинская армия была объединена с Екатеринославской под общим командованием князя Таврического. До его прибытия Румянцев временно поручил армию Каменскому. Так Суворов едва не попал под начало Михаила Федотовича, которому он не мог простить своих невзгод при окончании минувшей войны. Но 9 апреля Потемкин заменил Каменского Репниным, а 23-го предписал Суворову «немедленно отправиться к бывшей армии Украинской, где назначается в Вашу команду часть, состоящая под начальством Господина Генерал-Порутчика и Кавалера Дерфельдена, которую по прибытии моем не премину я в особый корпус устроить».
Александр Васильевич не замедлил с отъездом. «Прости, душа моя Наталья Александровна, — писал он дочери 25 апреля. — Цалуй за меня ручки Милостивой Государыне Софье Ивановне. Поцалуй за меня сестриц. Божье благословение с тобою». 10 мая он был уже в Яссах и уведомил Потемкина: «Я сюда не мог прежде поспеть, как ровно в две недели, и отправляюсь к повеленному месту. Поручаю себя в продолжение Милости Вашей Светлости».
Главнокомандующий уже был на пути к своим войскам. Сильные разливы рек задерживали его и, главное, затрудняли подвоз продовольствия, в котором особенно нуждалась бывшая Украинская армия. Неожиданно польские власти запретили использовать свою территорию для снабжения действовавших на юге армий и потребовали вывода всех русских войск. Пришлось переносить коммуникации, создавать новые склады. Потемкин не упускал из поля зрения флот, который пополнялся новыми судами, строившимися в Таганроге и на Хопре. А в устье Ингула, неподалеку от Очакова, уже заканчивалось сооружение четырех эллингов в новом городе Николаеве, названном так в честь дня победы: турецкая твердыня была взята в день Николая-угодника.
Объединенная армия снималась с зимних квартир, форсировала Буг и занимала позиции на широком фронте между Очаковом и Бендерами.
Планируя кампанию, Потемкин получил секретное письмо из Константинополя, шедшее более двух месяцев. Оно содержало запись беседы французского посла графа Шуазель-Гуфье с капудан-пашой (командующим османским флотом). «Бесполезно употреблять против императора главные ваши силы, — внушал французский дипломат собеседнику, — а надлежит вам быть только в оборонительном состоянии и обратить всю силу против России… Вам труднее победить русских, ибо они лучше обучены и лучше всех знают, как с вами вести войну». Посол предлагал свой план: наносить быстрые внезапные удары силами армии и флота, блокировать Севастополь, напасть на Кинбурн, высадить десанты в Крыму, послать крупные сухопутные силы под Очаков (известие о падении крепости еще не пришло в Константинополь).В конце письма сообщались важные сведения о численности турецкого флота, бунте янычар и нежелании населения продолжать войну. Далее тайный корреспондент писал: «Прошу извинить беспорядок моего донесения, пишу украдкою. Не знаю, дошли ли мои прежние? Ниоткуда и ни от кого не получаю ни ответа, ни одобрения. И в сем состоянии стражду уже семнадцать месяцев. Дай Боже, чтоб только доходило, что я пишу. Сего довольно для моего утешения. Истощил все каналы, подвергая себя всем опасностям. Что могу я больше сделать для пользы Отечества?» Это томящийся в турецком плену российский посланник Яков Иванович Булгаков одному ему известными путями добывал ценнейшие сведения и, рискуя жизнью, переправлял их Потемкину.