Суворов
Шрифт:
Бендеры, когда Богу угодно, завтре будут наши. О! как трудно улаживать с тремя пашами и всеми трехбунчужными.
Прощай, Милостивый Государь, я во всю жизнь верный друг и слуга Князь Потемкин Таврический.
Еще будет Вам и шпага богатая».
Восьмого ноября Суворов поблагодарил императрицу за «неограниченные, неожидаемые и незаслуженные милосердия» и заявил, что он «ныне, паки нововербованный рекрут», готов всем пожертвовать ради службы: «Когда пределом Божи-им случитца мне разстаться с ею и моею Матерью, Матерью отечества, у меня кроме Бога и великия Екатерины, нет! И простите, Ваше Величество, посредник сближения моего к нижним степеням Высочайшего престола Вашего — великодушный мой начальник, Великий муж, Князь Григорий Александрович! Да процветает славнейший век
Светлейшему князю он официально выразил признательность — сдержанно и с большим достоинством. Но был, не мог не быть ответ на личное послание Потемкина. К сожалению, он не сохранился. Какими же словами Суворов выразил свою признательность своему покровителю, если в порыве восторга писал правителю его канцелярии Попову: «Насилу вижу свет от источника радостных слез. Могу ли себе вообразить? Верить ли? …Долгий век Князю Григорию Александровичу! Увенчай его Господь Бог лаврами, славою. Великой Екатерины верноподданные, да питаютца от тука Его милостей. Он честный человек, он добрый человек, он великий человек! Щастье мое за него умереть!»?
В тот же день он поделился радостью с дочерью: «Comtesse de deux empire [16] , любезная Наташа-Суворочка! Ай да надобно тебе всегда благочестие, благонравье, добродетель. Скажи Софье Ивановне и сестрицам: у меня горячка в мозгу, да кто и выдержит. Слышала, сестрица душа моя, еще de та Magnanime Миге [17] рескрипт на полулисте, будто Александру Македонскому. Знаки Св. Андрея тысяч в пятьдесят, да выше всего, голубушка, Первый класс Св. Георгия. Вот каков твой папенька. За доброе сердце чуть, право, от радости не умер».
16
Графиня двух империй (фр.).
17
От моей Высочайшей Матери (фр.).
Конец 1789 года был одним из счастливейших времен в жизни Суворова. 2 декабря граф двух империй, кавалер Георгия 1-й степени спешил поделиться с дочерью новой радостью: «С полным удовольствием провел я несколько дней в Яссах и там был награжден одною из драгоценнейших шпаг. Такую же получил и верный мой друг Принц Саксен-Кобургский, находящийся теперь в Бухаресте».
Приняв из рук Потемкина шпагу с надписью «Победителю Визиря», Суворов не забыл о соратниках. 3 декабря он писал главнокомандующему: «Светлейший Князь, Милостивый Государь! Дерзаю приступить к позволенному мне Вашею Свет-лостию. Действительно боюсь, чтоб не раздражить… другой список так же не мал, но, Милостивый Государь! где меньше войска, там больше храбрых. Последуйте Вашему блистательному великодушию». Потемкин последовал — суворовские представления к наградам были утверждены.
Суворова засыпали поздравлениями. Остроумное письмо принца де Линя начиналось словами: «Александр Филиппович!» Сравнив его с Александром Великим, сыном царя Филиппа Македонского, принц называл родственниками рымникского победителя самых знаменитых полководцев мировой истории и предвещал ему новые победы и великую славу.
Александр Васильевич отвечал не менее остроумно и страстно. Существует старинный перевод отрывка французского письма Суворова де Линю: «Любезный мой дядя! Отрасль крови Юлия Цезаря, внук Александров, правнук Иисуса Навина! Никогда не прервется мое к тебе уважение, почтение и дружество, явлюсь подражателем твоих доблестей ироических… Толстый и плотный батальонный каре… решит судьбу. Щастие поможет нам… Во вратах, в которых душа оставила тело последнего из Палеологов (в Константинополе!), будет наш верх. Там-то заключу я тебя в моих объятиях и прижму к сердцу, воскликнув: "Я говорил, что ты увидишь меня мертвым или победоносным!"».
Пожалованный в фельдмаршалы принц Кобургский именовал боевого товарища «великим учителем». Ветераны австрийской армии сравнивали Суворова со славным Лаудоном. Безбородко писал в Лондон российскому посланнику графу Семену Романовичу
О Суворове заговорили европейские газеты. Не обошлось и без курьезов. «Предупреждаю вас, Милостивый Государь, что в номере 123 Геттингенской газеты напечатана величайшая нелепость, какую только можно сказать. В ней говорится, что Генерал Граф Суворов — сын гильдесгеймского мясника, — писала 4 января 1790 года императрица Екатерина своему постоянному корреспонденту в Германии доктору Иоганну Георгу Циммерману. — Я не знаю автора этого вымысла, но не подлежит сомнению, что фамилия Суворовых давным-давно дворянская, спокон века русская и живет в России. Его отец служил при Петре I. Он был Генерал-аншефом и Генерал-губернатором Королевства Прусского в то время, когда последнее было завоевано в царствование Ее Величества Императрицы Елизаветы… Это был человек неподкупной честности, весьма образованный; он говорил, понимал или мог говорить на семи или восьми мертвых и живых языках. Я питала к нему огромное доверие и никогда не произносила его имя без особого уважения. Вот из какого человека ваша газета делает мясника…»
Заканчивался 1789 год. Критики Потемкина называют военную кампанию этого года кампанией неиспользованных возможностей, утверждая, что главнокомандующий якобы упустил шанс добить противника и заключить выгодный мир. На самом деле старый Газы Хасан-паша после смерти визиря Дженазе Хасан-паши принял власть с условием окончить войну. Было ясно, что Порта ее проиграла. Он обратился к Потемкину с предложением о перемирии, которое было принято. Начались переговоры об условиях мирного договора.
Мир казался достижимым и близким. Но тут, как выразилась российская императрица, на сцене появились новые актеры. И не вина Потемкина, что в вопросе о мире России пришлось иметь дело не с побежденным противником, а с коалицией враждебных европейских государств.
ШТУРМ НЕПРИСТУПНОЙ ТВЕРДЫНИ
Успехи русского оружия вызвали взрыв ненависти в Берлине и Лондоне. Прусская дипломатия развила бешеную активность: Порте был предложен оборонительный и наступательный союз, Швеции обещана Лифляндия с Ригой. Австрия должна была вернуть Польше полученную по первому разделу Галицию, а взамен получить турецкие земли в Валахии и Молдавии, за что Россия должна была отдать Турции Крым. Сама Пруссия за посредничество просила самую малость — Данциг (Гданьск) и Торн (Торунь), последние города, обеспечивавшие Польше выход на европейский рынок. При этом Фридрих Вильгельм II не собирался возвращать польские территории, захваченные по разделу 1772 года. Наследник великого Фридриха, мечтавшего об уничтожении славянского государства, сулил Польше российские земли до Смоленска и Киева, отрезая ее от Балтики.
Заодно с Пруссией действовала Англия. Воспользовавшись тем, что ее главная конкурентка, охваченная революционной смутой Франция, на время выпала из большой политики, Англия в союзе с Пруссией заявила о своих претензиях на роль гегемона в Европе. Требуя от России и Австрии помириться с Портой без территориальных изменений, лондонский кабинет советовал полякам быть уступчивыми по отношению к Пруссии. Поляки отвергли предложенный Россией союзный договор и предпочли союз с Фридрихом Вильгельмом.