Суворов

Лопатин Вячеслав Сергеевич

Моя милая матушка Софья Ивановна всем сердцем согласна, чтобы я потратила деньги, которые Вы назначили мне на гостинцы, на покупку клавесина. Он уже совсем готов. Она испрашивает Вашего приказания, чтобы эти деньги были мне переданы, так как Вы знаете, дражайший батюшка, что она не дала тогда согласия на это и с тех пор больше не видела господина, который должен был ей его передать. Это органный клавесин стоимостью 500 рублей, и лишь только я буду в состоянии заплатить за него, я смогу им пользоваться сразу же.

От всего сердца прошу Бога, чтобы он сохранил милого батюшку. Не могу и думать, не проливая слез и не трепеща, об опасностях, которые каждый день угрожают драгоценной жизни моего

отца. Сестрицы вам кланяются. Я целую Ваши руки».

Второго марта 1791 года, накануне приезда Суворова в столицу, Екатерина пожаловала пятнадцатилетнюю графиню Рымникскую в свои фрейлины. Много горестных часов доставил старику-отцу этот знак монаршей милости. Будучи невысокого мнения о придворных нравах, он сокрушался об опасностях, подстерегавших дочь. Придворные интриганы сразу заметили его терзания. Особо следует отметить опытного царедворца графа Николая Ивановича Салтыкова. В отсутствие Потемкина он руководил Военной коллегией и по совместительству занимался воспитанием внуков императрицы. Салтыков ладил и с Екатериной, и с ее раздражительным сыном. Именно при его поддержке Зубов занял место подле государыни. Граф Николай Иванович предложил Суворову выдать Наташу замуж за своего сына Дмитрия, а до осуществления этого марьяжа поручить опеку над юной фрейлиной своей супруге Наталье Владимировне, статс-даме императрицы.

Осведомленный Гаврила Романович Державин в своих «Записках» рассказывает: «Надобно знать, что в сие время крилося какое-то тайное в сердце императрицы подозрение против сего фельдмаршала (Потемкина. — В.Л.) по истинным ли политическим каким, замеченным от двора причинам, или по недоброжелательству Зубова, как носился слух тогда, что князь, поехав из армии, сказал своим приближенным, что он нездоров и едет в Петербург зубы дергать. Сие дошло до молодого вельможи и подкреплено было, сколько известно, разными внушениями истинного сокрушителя Измаила, приехавшего тогда из армии. Великий Суворов, но, как человек со слабостьми, из честолюбия ли, или зависти, или из истинной ревности к благу отечества, но только приметно было, что шел тайно против неискусного своего фельдмаршала, которому со всем своим искусством, должен был единственно по воле самодержавной власти повиноваться».

Державин писал свои «Записки» спустя много лет после Итальянского и Швейцарского походов, обессмертивших имя Суворова. В оценке «неискусного фельдмаршала» слышатся сплетни, распространявшиеся еще при жизни Потемкина в придворных и дипломатических кругах. Но главное передано верно: осложнение отношений Потемкина с императрицей, недоброжелательство к нему Зубова и участие измаильского героя в противостоянии князю Таврическому. Это подтверждается письмами самого Суворова.

Летом 1791 года Александр Васильевич действительно резко отзывался о властолюбии Потемкина и даже писал сатирические стихи на своего начальника. Однако всё это не предназначалось для чужих глаз и проявлялось исключительно в личных письмах Суворова Дмитрию Ивановичу Хвостову. Женатый на племяннице полководца, Хвостов сделался своего рода представителем графа Рымникского при дворе. От него у Суворова не существовало тайн. Что же случилось? Чем провинился Потемкин?

Воспользовавшись его двухлетним отсутствием в столице, придворные завистники пытались ослабить влияние соправителя и супруга императрицы. Им удалось провести в фавориты Екатерины молодого и малоопытного в делах Платона Зубова. Измаильский герой понадобился им для того, чтобы внушить недоверие к главнокомандующему, якобы только пожинавшему плоды побед своих подчиненных. Общественное мнение, которое сам Суворов называл «стоглавой скотиной», приняло эту сплетню. Но государыню обмануть было невозможно — она знала настоящую цену Потемкину, более

того, понимала, что в случае его отставки ключевые посты в армии окажутся в руках сторонников наследника престола, поклонника Пруссии. В Берлине уже ходили слухи о скорой перемене в России царствующей особы. Этому должны были способствовать угрозы Англии и Пруссии.

Екатерина разгадала маневры домашних друзей прусского короля и не предала своего тайного мужа и соправителя. Суворов же поплатился за свою доверчивость. Горько читать строки из письма поседевшего в битвах полководца мальчишке Зубову, с которым его свели «новые друзья» и вся сила которого заключалась лишь в привязанности престарелой императрицы. «Ежечасно возпоминаю благосклонности Вашего Превосходительства и сию тихую нашу беседу, наполненную разума с приятностью честосердечия, праводушия, дальновидных целей к общему благу», — писал Суворов 30 июня 1791 года. Неужели он верил, что этот юнец способен понять и оценить его лучше, чем «батюшка князь Григорий Александрович»?

Из писем Суворова лета—осени 1791 года видно, что он, презиравший придворную суету, хотел во что бы то ни стало задержаться при дворе. Не фельдмаршальский чин, как считают многие биографы Суворова, желал получить он за свой подвиг, а звание генерал-адъютанта, открывавшее прямой доступ ко двору, которое обещал исхлопотать ему Платон Зубов. Старый воин не знал, что Потемкин, представляя наградной список отличившихся при штурме Измаила, предлагал Екатерине отличить главного предводителя «гвардии подполковника чином или генерал-адъютантом», но императрица не пожелала иметь среди своих генерал-адъютантов человека, который в ответ на ее милость торопится забрать дочь из дворца, словно это притон.

Какие же награды мог получить Суворов? Он уже имел высшие степени всех российских орденов, а дважды одним и тем же орденом не награждали. «Чин фельдмаршала!» — вслед за Полевым и Петрушевским заявляют биографы полководца.

Екатерина очень скупо жаловала в фельдмаршалы. Князь Александр Михайлович Голицын и граф Петр Александрович Румянцев получили этот чин, командуя армиями в первой войне с Турцией. Граф Захар Григорьевич Чернышев и князь Григорий Александрович Потемкин стали фельдмаршалами по должности президента Военной коллегии. Суворов будет пожалован им после выдающегося успеха в Польской кампании 1794 года, когда его победы поставят точку в военных действиях. Весной 1791-го до мира с турками было еще далеко, вот он и получил почетный чин подполковника лейб-гвардии Преображенского полка.

Полковником всех гвардейских полков значилась сама императрица. В число подполковников (около десяти) входили Потемкин, Румянцев, а также те, кого Суворов считал своими соперниками: Репнин, Салтыковы, Брюс, Мусин-Пушкин, Долгоруков.

Потемкин предложил также наградить измаильского победителя именной медалью с его портретом. Императрица согласилась и написала статссекретарю Д.П. Трощинскому: «Я думаю Суворову приказать вытиснуть медаль за взятие Измаила и для сего, когда приедет, приказать профиль его срисовать».

Медаль была выбита в 1791 году на Петербургском монетном дворе, ее автор — придворный медальер Карл Лебрехт. На лицевой стороне помещен профильный портрет Суворова. Знатоки суворовской иконографии давно разошлись во мнениях. Одни (Д.А. Ровинский, С.В. Козлов) считали это изображение совершенно непохожим на прототип, вымышленным, героизированным. Другие (М.Б. Стремоухов, П.Н. Симанский) доказывали, что изображение «не совсем вымышленное», на что «указывают некоторые схваченные на медали черты суворовского типа, как, например, выдвинутая вперед нижняя губа, изогнутое очертание бровей, развитые лобные кости, глубокие правильные морщины на лбу и сосредоточенное выражение лица».