Суворов
Шрифт:
Только душевным терзанием можно объяснить последние слова. Он, Суворов, выиграл четыре самых главных сражения и всё же оказался в тени, а лавры победителя достались Репнину, проведшему три года войны почти в полном бездействии, но подписавшему с визирем предварительные условия мира. И всё же трудно поверить, что это пишет Суворов, известный своим горячим патриотизмом. Лучше вовсе не было бы мачинской победы, принесшей долгожданный мир России? Разве не очевидно, что вовлеченный в придворные интриги полководец погрешил против своего жизненного кредо — служить Родине. Но он быстро взял себя в руки. На рескрипт императрицы он ответил искренним поздравлением: «Какой же прекрасный новый предел! Приобретением знаменитого пространства и вящим обезпечением
Суворов уже раскаивается и признается Хвостову:
«И с какими ж гусями… сей К[нязь] Г[ригорий] Александрович] имеет дело. Всего больше я могу остаться между неба и земли. Я в счислении на юге и по обстоятельствам… легко исключусь. В норде служу, но чужая команда не постоянная. Вот мое перспективное благосостояние! Разсмеется К[нязь Пригорий] Александрович] Щотемкин].
Бежа гонениев, я пристань разорял. Оставя битый путь, по воздухам летаю. Гоняясь за мечтой, я верное теряю. Вертумн [23] поможет ли? Я тот, что проиграл».23
Вертумн — древнеиталийский бог времен года, изображался, как правило, в виде садовника с плодами разных сезонов. Упоминая Вертумна, Суворов намекает на возможность вынужденной отставки.
Да, он проиграл, пойдя против «батюшки князя Григория Александровича». Какое-то затмение окутало его ум, и он «принял ель за сосну».
С удвоенной энергией Суворов занимается строительными работами на шведской границе. «Государева служба мне здесь несказанно тяжела, — пишет он Хвостову в середине августа, — но по святости усердия невероятно успешна: прибавление вящее практики по инженерству…»
«По тяжкой работе пишу. Против 20 ч[исла] буду в Вильманстранде и, ежели сюда (в Кюменьгород. — В. Л.) на краткое время не обращусь по Роченсальму, еду в Нейшлот… Поручением мне Финл[яндско]й дивизии поспешить. Я от нее могу откомандирован быть повсюду, но в ней мне будет пристань… И Г[раф] Б[рюс], Г[раф] И[ван] С[алтыков], К[нязь] Р[епнин] и кого хотите — мне препоны. Они лутче уступят достоинству родства и свойства, нежели достоинству моих испытанных качеств. Для России ж хоть трава не расти!» — читаем в письме Хвостову от 10 сентября.
Через десять дней — новые вопросы и терзания: «Для чего же я не Генерал-Адъютант, как то почиталось немудреным?.. Что ж я до сего выиграл, кроме времянностей, правда, к пользе доказал мои качествы, но неприязненного мне К[нязя] П[отемкина] зделал или вечным злодеем, или обратиться мне паки к нему в сателиты, последуя всем протчим до единого, и в обоих видах ждать гибели?» Мнительный и легкоранимый генерал страдал от неопределенности своего положения: «Между тем знаю, что Граф Безбородко мне сюда предграждал. Так ныне, по наказу Князя Потемкина: "Дивизиею погодить его обременять, он потребен на важнейшее". Он же Петру Ивановичу Турчанинову: "Ему давно Финляндская дивизия определена"… Но положение мое так странно, что мне почти хоть миновать Санкт-Петербург. Или вспятить могут».
Вместе с Екатериной у кормила власти стоял не капризный временщик, каким пытались представить Потемкина завистники и недруги, а мудрый, опытный политик. В зависимости от развития внешнеполитической ситуации он предполагал использовать полководческий талант Суворова на главнейшем направлении — на юге, где продолжалась война, либо на западе, в случае нападения европейских союзников султана.
Знаменитый государственный деятель и реформатор начала XIX
За несколько дней до приезда на юг Потемкина Репнин поторопился подписать предварительные условия мира, при этом сделал необъяснимые уступки Юсуф-паше. Стоило чуть повременить, и визирь стал бы податливее. 31 июля, в тот самый день, когда они скрепляли своими подписями прелиминарные условия мира, Ушаков атаковал турецкий флот при мысе Калиакрия и нанес ему тяжелое поражение. Корабли османов спешно вернулись в Константинополь, где вызвали панику своими сигналами о помощи. Султан Селим был готов подписать любые условия мира.
Потемкин взял переговоры с визирем в свои руки. В Яссах, где должен был открыться мирный конгресс, свирепствовала эпидемия возвратного тифа. Не уберегся и светлейший князь. Накануне приезда турецкой делегации тяжелобольной Потемкин двинулся в Николаев, надеясь, что свежий воздух поможет ему справиться с болезнью. Он умер в степи. Умер, исполнив свой долг: война за утверждение России на берегах Черного моря была блистательно выиграна.
Запись в камер-фурьерском церемониальном журнале от 12 октября повествует: «В 5-м часу вечера начали съезжаться в Эрмитаж званые накануне по реестру на бал знатные обоего пола персоны. И едва 11 персон съехались, вдруг последовало Высочайшее повеление об отказе собрания в Эрмитаже по случаю в самое то время полученного Ея Императорским Величеством известия о последовавшей в 5-й день сего месяца кончине Главнокомандующего соединенною армиею и Черноморским флотом господина Генерал-Фельдмаршала Его Светлости Князя Григория Александровича Потемкина-Таврического, приключившейся ему по долговременной болезни во время выезда его из Ясс в Николаев».
«Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца, — призналась в письме Гримму потрясенная смертью Потемкина Екатерина. — В эту войну он выказал поразительные военные дарования: везде была ему удача — и на суше, и на море. Им никто не управлял, но сам он удивительно умел управлять другими. Одним словом, он был государственный человек: умел дать хороший совет, умел его и выполнить… В нем были качества, встречающиеся крайне редко и отличавшие его между другими людьми: у него был смелый ум, смелая душа, и смелое сердце… По моему мнению, Князь Потемкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать… Теперь вся тяжесть правления лежит на мне».
Письмо помечено третьим часом ночи 13 октября 1791 года. В этот самый день в Яссах армия торжественно проводила в последний путь своего главнокомандующего. Гроб должны были выносить назначенные заранее штаб-офицеры, но генералы потемкинской армии приняли эту миссию на себя. Среди них были Кутузов, Тормасов и Платов — будущие победители полчищ Наполеона.
Екатерина заявила, что берет всех друзей и сотрудников покойного князя Таврического под свое крыло. Члены канцелярии Потемкина и его адъютанты были щедро награждены. Попов вошел в число самых доверенных лиц, состоявших при «собственных Ее Императорского Величества делах и у принятия прошений», а Самойлов получил посты генерал-прокурора и государственного казначея.
Граф Александр Андреевич Безбородко 29 декабря 1791 года в Яссах подписал мирный договор с Турцией. «Потемкинская война» закончилась.
Скорбную весть о кончине князя Суворов получил в Финляндии, где занимался подготовкой к развертыванию большого строительства, вел переговоры с подрядчиками о поставках извести, заготовке дров, изготовлении кирпича. Из приграничной крепости Вильманстранд 15 октября 1791 года с курьером было отправлено письмо в Петербург, адресованное Дмитрию Ивановичу Хвостову, в доме которого жила Наташа, временно взятая из дворца.