Суворов
Шрифт:
Причину, по которой государыня не хотела видеть Суворова, угадать нетрудно. Осведомленная о закулисной борьбе придворных группировок, она сочла неблагодарностью с его стороны участие в интригах против Потемкина. Александр Васильевич понимал чувства государыни. «Каково смотреть на лицо, упрекающее покойного», — писал он Хвостову, которому всецело доверял, и, то ли раскаиваясь в совершённой ошибке, то ли убеждая самого себя в невиновности, настаивал: «Я чист душою и сердцем перед Богом и моей Великой Императрицей, в чем моя совесть никогда не упрекает. И приезд мой в Санкт-Петербург непорочен».
Никогда Суворов не писал столько писем, как за время пребывания в Финляндии.
Для работ по укреплению границы Суворов располагал восемью пехотными полками своей дивизии. Дозорную службу нес казачий полк. Из Петербурга присылались каменщики и другие мастеровые, но главной рабочей силой были солдаты. Суворов еще в конце октября узнал, что в столице распускаются слухи, будто он безжалостно эксплуатирует солдат, занятых на строительных работах. Говорили, в частности, о том, что их мундиры от работы сильно истрепались. «Перед выездом моим сюда осуждали в кампании невежды мою дисциплину и субординацию, полагая первую в кичливости, другую в трепете подчиненных. Дивизия здешняя одета полковниками. Кроме исходящих сроков, я вижу много новых мундиров и донашивают старые… Прибавлю, что работные имеют теплую казенную одежду… Не похвально тем частным особам платить так мою службу и одолжают меня, чтоб я требовал удовольствия», — дает Суворов отповедь толкам в письме Турчанинову. Он назвал и имя начальника, ответственного за недостатки в обмундировании солдат: это предыдущий командир дивизии Иван Петрович Салтыков. «Что наги и босы, [граф Николай Иванович Салтыков] должен был знать прежде других и претендовать», но Салтыковы списали всё на Суворова.
Выявив большую запущенность в санитарном обеспечении личного состава, Суворов стал твердой рукой наводить порядок. В специальном приказе, доведенном до каждого подчиненного, он обращал особое внимание на необходимость поддержания чистоты, посещения бани, на создание условий для обогрева, сушки одежды и обуви, на здоровую пищу. Важнейшим условием сбережения здоровья солдат, проверенным многолетней практикой, было «непрестанное движение на досуге — марш, скорый заряд, повороты, атака». «За нерадение в точном блюдении солдатского здоровья, — подчеркивалось в приказе, — начальник строго наказан будет». Результаты сразу дали себя знать. «Здоровье солдат, слава Богу, утверждено; дисциплина идет по степеням», — сообщает Суворов 15 февраля Хвостову
Генерал подбирал надежных помощников, расставлял их по самым важным объектам строительства, строго контролировал отчетность. Все дела, касающиеся работ на границе, он решал с Турчаниновым, реже — с Н.И. Салтыковым, председательствующим в Военной коллегии, установил деловые отношения с морским ведомством, поскольку главным транспортным средством по доставке стройматериалов и других грузов были суда.
Остроумный рассказ о том, как из-за педантичности командира эскадры Суворову пришлось сдавать экзамен на первый офицерский морской чин (мичмана), чтобы получить право распоряжаться кораблями, является художественным вымыслом. Правда заключалась в выдающемся организаторском таланте начальника работ, его доскональном знании инженерных
В вихре забот он не забывал о важном семейном деле — устройстве судьбы дочери. 3 февраля была утверждена «Духовная Александра Васильевича Графа Суворова-Рымникского», в которой говорилось: «Завещаю по смерти моей получить в вечное и потомственное владение дочери моей, Двора Ея Императорского Величества Фрейлине, графине Наталье Суворовой-Рымникской всё благоприобретенное мною». Ей предназначались деревни и села, «а всего в вышеозначенных местах дворовых людей и крестьян 834 души» (учитывались только души «мужеска пола»). Следовательно, «Суворочка» была богатой невестой. Вот только с женихом дело обстояло неладно. Салтыковы, отложив сватовство на два года, фактически разорвали договоренность о свадьбе. Чтобы защитить честь дочери и свою собственную, Александр Васильевич уверял, что сам отказал «подслепому» жениху.
В Финляндию с рекомендательным письмом Хвостова прибыл князь Сергей Долгоруков. Цель поездки любознательного капитана лейб-гвардии Семеновского полка — посмотреть строительство укреплений «для навыка в инженерном деле». Серьезный молодой человек сразу приглянулся Суворову. «Наташу пора с рук — выдать замуж! Не глотать звезды, довольно ей Князя Сергея Николаевича Долгорукова, — советуется он с Хвостовым. — Не богат — не мот, молод — чиновен, ряб — благонравен. Что еще скажете? Мне он кажется лутче протчих. Сродники не мешают. Бедности пособлю службою, поелику здравствую. Благоприобретенное уж ей отсулено и укрепляю приданым! Сам я без того сыт».
Привыкший всё делать быстро, по-военному, генерал без малейшей деликатности обращается к Долгорукову: «Князь Сергей Николаевич! Моя Наташа — ваша невеста, коли вы хотите, матушка ваша и Нестор благословят! Нет — довольно сего слова; да — покажите после их письмы для скорых мероположениев».
Вмешались родственники, прежде всего Аграфена Ивановна, жена Хвостова, двоюродная сестра Наташи, у которой та жила минувшим летом. «Я истинно не знал, что Князь С.Н. Долгоруков родня Графу Николаю Ивановичу Салтыкову, — оправдывался Суворов. — Одно то отторгало бы меня для моей свободы».
Впервые в жизни оказавшись так близко ко двору, он не мог не откликаться на перемены, происходящие в правящих кругах. Очевидным было возвышение Платона Александровича Зубова, которому стареющая Екатерина начала передавать властные полномочия Потемкина. Но молодой фаворит был слишком неопытен, и поэтому решающее влияние на военные дела и кадровые перемещения стал оказывать триумвират — Репнин и двое Салтыковых. Все они поступили на службу позже Суворова, но быстро обошли его в чинах. Все трое были генерал-адъютантами императрицы, имели свободный доступ ко двору. Зубов, обещавший Суворову помощь, ничего не сделал, хотя сам тоже стал генерал-адъютантом. «Стыд измаильский из меня не исчез, — сетует Суворов, — сколько времени тянется одно Генерал-Адъютантство: от Ирода к Пилату, от Пилата к Ироду. Обещать можно до замирения, до новой войны и до нового замирения».
Биограф Суворова Смитт, первым получивший доступ к семейному архиву Суворова, связал эти слова с «кознями Потемкина». Но совершенно очевидно, что через год после смерти князя счет был выставлен другим лицам — Зубову и Турчанинову.
Можно понять обиду Суворова. «Петр Иванович Турчанинов, — жалуется он Хвостову, — …клонит на жадность мою к награждениям, которой нет, разве их благоприятие». Очевидно, статссекретарь передал мнение самой Екатерины. Но Суворов прав: у членов триумвирата имелись почти все ордена, что и у него, только без его побед.