Суворов
Шрифт:
«Слава и достоинство наше не терпят, чтобы сносить присутствие неприятеля, стоящего в виду нас, не наступая на него», — эти слова Румянцева, сказанные перед битвой, передавались по всем полкам русской армии. Командиры понимали, что наступила новая эпоха. Если раньше они учились у военных гениев других народов, то теперь сам Фридрих Великий будет проводить в Пруссии маневры, разыгрывая перед посетившим его Румянцевым сражение при Кагуле. Суворов будет изучать опыт Румянцева, но пойдет в своих преобразованиях еще дальше.
15 июня, отдавая на посты приказ о предписанных им формах боя, необходимый после поражения Веденяпина, Александр Васильевич не ведал, как обернется кампания 1770
Суворов был внятен и объяснял все на простых примерах. «Господин капитан Голешев с малой, но храброй его командой, особливо Воронежских драгун, побил возмутителей несказанно себя сильнее, — писал генерал. — С другой стороны, порутчик Веденяпин с большой командой, по его безумию, оплошности и неосторожности, от тех же самых разбит». В чем дело?
Для победы отряд должен передвигаться скрытно от неприятеля, «в великой воинской осторожности и в лесах по-партизанскому». Отряду, «сделав удар, на том месте ни минуты не останавливаться, а идти на свой пост назад и лучше другой дорогой». Командир обязан «иметь наиточнейшее разведывание, если паче чаяния услышано будет, что противная партия сильнее поведанного, — пойти просто назад, а на пост наипоспешнейше дать знать».
Веденяпин этого не соблюдал. Хуже того, встретив неприятеля расстроенными рядами, он «опешил; но глупее еще, что отстреливаться начал скорострельно, особенно из своей пушки, вместо того, что доселе во всех… командах моей бригады едино только атаковали на палашах и штыках, кроме что стреляют егеря. И этой формой обороны, которой одно название уже доказывает слабость, следственно и наводит робость, допустил себя окружить, но на храбрый прорыв с жестоким нападением не пошел».
Командиры отрядов должны были сделать из этого выводы. Слово «оборона», которое «доказывает слабость» и «наводит робость», не должно употребляться! Но как следует атаковать? Раньше Суворов лишь рекомендовал, ныне — предписал наносить главный удар холодным оружием. Для этого раньше предназначались гренадеры: самые рослые и опытные солдаты, которые шли на пехоту и кавалерию в штыки. Теперь в каждом мушкетерском капральстве следовало выделить «за гренадер от 4 до 6 (солдат) и при них по ефрейтору, которые только рвут на штыках, опустя ружье, и отнюдь без повеления не стреляют, — ибо единожды навсегда вообразить себе должно, что больше потребно времени зарядить, нежели выстрелить, — но стрелять есть егерское дело». Остальные мушкетеры стреляют мало, «почти как гренадеры», а в атаке служат передовым штыковым бойцам «резервом».
Итак, стрельба замедляет атаку. Даже в кавалерии перестрелка губительна, «ибо мятежники сами до того охотники». «Кавалерии надлежит только смело врубаться не испорченным фронтом», забыв наставления о строевой стрельбе. Драгуны, которым предписано выступать за конных егерей, «стреляют из карабинов и того ради их имеют на крюке», остальные атакуют на палашах. Лишь «фланкировкой», проскакивая мимо ряда противника, драгуны «могут стрелять из пистолетов».
Конница и пехота может стрелять в погоне, «но и тут напрасно весьма пули не терять, лучше и тут холодное оружие». Главное — не останавливаться, гнать стремительно. Казаки «лучшие люди для погони», если им под угрозой шпицрутенов запретить слезать с коней, чтобы «оторвать какой-нибудь лоскуток». В погоне «и пехоте отнюдь не остановляться» (Д I.119).
ВОЕННОЕ
Два дня спустя, 17 июня 1770 г., Суворов издал развернутый приказ бригаде о новой тактике боевых действий и обучению войск. «Господам штаб-офицерам, комендантам на постах и прочим офицерам» было предписано «в праздное время обучать на постах их команды… большим конным и пехотным и в несколько линий и частей маневрам, эволюциям и атакам с жестоким и поспешным нападением».
Солдатам следовало объяснять, как применять строй на разной — ровной, низкой и высокой, изрезанной, лесистой и болотистой — местности, показывая «преимущества в силе ударения холодным оружием коннице и пехоте, особо и совокупно… полагая за единственное правило, что хотя храбрость, бодрость и мужество всюду и при всех случаях потребны, только тщетны они, если не будут истекать от искусства (выделено мной. — Авт.), которое возрастает от испытаний при внушениях и затверждении каждому должности его».
Возмутители, писал Суворов, не выдерживают атаки, зато искусны в перестрелках и быстро перемещаются, «чего ради по их легким разбегам и пушечная стрельба мало действия имеет, тем меньше ружейная», разрешенная отныне только егерям и прицельно. (Напомню, что главным средством борьбы русской линейной пехоты до этого был неприцельный залповый огонь.) Мушкетерам, как и гренадерам, лучше «ломать возмутителей штыками. Кавалерии же стрелять вовсе не годится, а несравненно лучше палаш и копье, разве паче чаяния случилось бы достреливать в погоне, но и при сем лучше холодное оружие», ибо «время кратко и драгоценно», нельзя тратить его на заряжание.
Фактор времени «генерал Вперед» выдвинул как важное условие победы русских войск, в которых мгновенное решение принимал по ходу боя каждый офицер, унтер-офицер и даже солдат. От солдата не зря требовалось «понимать свой маневр», уметь заменить капрала, день за днем учить инструкции и приказы, что и как делать в той или иной ситуации. Русский отряд хоть в 8 человек мог наилучшим образом использовать фактор времени. А другие войска, например, прекрасно вымуштрованные австрийские — нет. Одни, получив приказ «В атаку!», выполняли его, быстро и умело применяясь к обстоятельствам, в стиле написанной Суворовым позже «Науки побеждать»: «В атаке не задерживай!» Другие регулярные армии все делали по приказам, значит — ждали их и тратили драгоценное время.
Предписания Суворова с 1770 г. помогали войскам наилучшим образом использовать фактор времени. Он приказал «пехоту, хотя скорому заряжению весьма приучать, также и скорой пальбе плутонгами, но весьма ей в памяти затверживать, что это делается для одной проворности… В деле, когда бы до того дошло, то хотя бы весьма скоро заряжать, но скоро стрелять отнюдь не надлежит, а верно целить, в лучших стрелять, что называется в утку, и пули напрасно не терять, особенно егерям, коим должность только в том и состоит. Что же говорится по неискусству подлого и большею частью робкого духа: “Пуля виноватого найдет”, — то это могло быть в нашем прежнем нерегулярстве, когда мы по-татарскому сражались куча против кучи и задние не имели места целить, (а поднимая) дула вверх, пускали беглой огонь. Рассудить можно, что какой неприятель бы то ни был, усмотри он хоть самый по виду жестокий, но малодейственный огонь, не чувствуя себе вреда, тем больше ободряется — из робкого становится смелым и в мгновение ока в опасность ввергает» самих горе-стрелков.