Суворов
Шрифт:
«Служа августейшей моей Государыне, — писал он Бибикову 27 ноября, — я стремился только к благу Отечества моего, не причиняя особенного вреда народу, среди которого я находился… Доброе имя есть принадлежность каждого честного человека, но я заключил доброе имя мое в славе моего Отечества, и все деяния мои клонились к его благоденствию. Никогда самолюбие, часто послушное порывам скоропреходящих страстей, не управляло моими деяниями. Я забывал себя там, где надлежало мыслить о пользе общей. Жизнь моя была суровая школа, но нравы невинные и природное великодушие облегчали мои труды: чувства мои были свободны, а сам я тверд» (П 28).
Глава 7.
СТРОГАЯ ВОЙНА
ПОБЕДЫ НАД ТУРКАМИ
«Храброе и мужественное дело».
Осознав на Прусской войне, как следует побеждать, отшлифовав во время мира «одушевленный
Польская кампания не была в его глазах «настоящей» войной. Повстанцы не были в его глазах подлинными противниками. Эти «партизаны» не создавали, с его точки зрения, реальной опасности для русских войск, да и воспринимать польских шляхтичей как врагов Суворов отказывался. Война «построже», с настоящей вражеской армией — вот что ему требовалось для проверки и усовершенствования военной системы. Таким врагом была Османская империя, армии которой уже третий век оставались серьезным противником для вооруженный сил Священной Римской империи германской нации (Австрийской империи) и России.
Западные и русские историки, пренебрежительно отзывавшиеся о «дикой и азиатской» организации, «отсталой» тактике и вооружении османских войск, грозных якобы лишь из-за их численности, сильно преувеличивали и саму численность, и «безумную отвагу» якобы фанатичных турок. Ошибку эту нам легко понять, осознав, что точно так же на Западе воспринимали русских воинов, от конных дружинников Александра Невского, на деле превосходивших крестоносных рыцарей вооружением и тактикой, до «большевицких орд», с точки зрения Запада, задавивших всю подчиненную Гитлеру Европу исключительно своим числом и «презрением к смерти». То, что военная промышленность СССР превзошла — в жесточайших условиях эвакуации — весь военный потенциал Западной и Центральной Европы, а советское командование оказалось на голову выше немецкого, Запад признать не в силах. Буквально ту же картину, но с присоединением к точке зрения Запада русской историографии, мы видим в отношении к военному потенциалу турок. В XVI и XVII вв. они на равных сражались, а чаще превосходили австрийские, итальянские, польские и русские войска. Они наступали, расширяли территорию Османской империи в Европе и несколько раз чуть не взяли Вену. Их боевые корабли и артиллерия, ручное огнестрельное и холодное оружие по качеству превосходили произведенное в России и на западе Европы, даже служили образцом. Экономика Османской империи превосходила совместный потенциал России и Запада. Идя в развитии армии своими путями, турки в XVIII–XIX вв. эффективно использовали достижения соседей. Их армия в 1770-х гг., когда экономически Турция уже стала отставать, оставалась конкурентоспособной настолько; что полководцы двух империй, Австрийской и Российской, считали труднейшей задачей и величайшей честью разбить турецких полководцев на частных, с точки зрения турок, театрах военных действий. Более того, Румянцев-Задунайский, сумев, с немалыми потерями, одолеть турок на далекой окраине их империи, был признан всей Европой — и Фридрихом Великим — как военный гений. Для Суворова именно войны с турками стали решающим испытанием и полигоном для развития его военной системы. Война с турками 1768–1774 гг. была уже шестой для России. В конце XVI в. русские полки, совместно с донскими казаками, отразили нашествие турок на Дон и Волгу буквально чудом, благодаря выдающемуся уму и отваге отдельных героев{28}. В ходе войны 1673–1681 гг. русская армия была на три четверти численности преобразована в регулярную. Она выстояла в жесточайших боях на Правобережной Украине и берегах Азовского моря, в которое — еще до Петра I, вышел построенный на Воронежских верфях новый русский флот. Война с экономически превосходящим противником России была сведена вничью, Правобережье Днепра стало нейтральной территорией. Линии русских полевых укреплений, защищавших мирное население от набегов крымского хана, сдвинулись на юг и протянулись от Днепра до Пензы на Волге{29}. Дикое поле — полоса степей от Молдавии до современного Краснодарского края — принадлежало вассалу Османской империи, Крымскому ханству. Преодолеть его ни одна европейская армия XVII в. не могла. Вооружение, тактика и логистика Европы, в сочетании, не позволяли успешно наступать в Диком поле против татарской конницы. Ситуацию переломил канцлер и первый русский генералиссимус Василий Васильевич Голицын в новой войне против Османской империи (1681–1700), в которую Россия вступила в союзе со Священной Римской империей, Речью Посполитой (объединение Польши и великого княжества Литовского) и Венецианской республикой. После ряда неудач регулярная русская армия, вооруженная Голицыным новой полевой артиллерией в боевых порядках полков, гранатометами и даже «винтовками» (название подлинное), успешно дошла до Крыма{30}. Свержение канцлера в 1689 г. помешало сокрушить Крым и завоевать все Дикое поле. При Петре I русские войска пошли в обход Крыма: под командованием Б.П. Шереметева и А.С. Шеина они освободили от турок устья Днепра и Дона; в Азовское море вышел вновь созданный русский флот. Но базой действительно сильного флота, как в Москве понимали уже в 1680-х, мог быть только Крым. Любые попытки России атаковать владения Турции в Европе без поддержки Черноморского флота и завоевания господства на Черном море были обречены.
И вожделенный для нашего героя миг настал. Зимой 1772/73 г. Суворов прибыл в Петербург, благополучно избежал военного суда за нарушение приказа Веймарна не покидать Польшу и самоуправную победу в Литве, секретно осмотрел шведскую границу и установил, что опасности войны не севере нет (Д I.2. С. 41). Он был даже рад, что числился при Санкт-Петербургской дивизии A.M. Голицына без должности. 4 апреля 1773 г. на имя командира дивизии поступил приказ Военной коллегии: «Генерал-майор и кавалер Суворов определен по желанию его в Первую армию» (Д I.475). Александр Васильевич без промедления выехал в столицу Молдавского княжества городишко Яссы и в начале мая попал наконец-то на «настоящую войну». Угодив при этом на самый незначительный участок, с малым отрядом и задачей отвлечь турок от действий главных сил Румянцева под крепостью Силистрией.
В ставке Румянцева Александр Васильевич ознакомился с состоянием Первой армии, намного более печальном, чем виделось из Петербурга. После громких побед 1769–1771 г. войска год простояли без дела. С турками было заключено перемирие, шли бесплодные переговоры. Целый год османская армия наращивала силы к западу от Дуная, а русская армия на восточном берегу, получая подкрепления, таяла с гораздо большей интенсивностью, чем Суворов допускал в самых жестоких боях. Александр Васильевич и ранее заботился о здоровье солдат. Но после страшной картины «мирных» потерь, казавшихся русскому командованию того времени неизбежными и допустимыми, полагал вопросы качественного продовольствия, санитарии и военной медицины фундаментальными для его военной стратегии{31}.
Организация стратегической обороны, которой занимался в Молдавии П.А. Румянцев, с точки зрения военной мысли Суворова, была давно прошедшим днем. Главное, что для наступления за Дунай на решающем направлении: болгарский город Шумла, затем крепость Силистрия, вокруг которой группировались основные силы неприятеля, — Румянцев имел всего 15 тысяч солдат. Наступать планировалось из оборонительных порядков, без сосредоточения сил, т.е. демонстративно, а не результативно. Демонстрацию на левом фланге, ниже по течению Дуная, у Измаила, осуществлял 4-тысячный отряд генерал-майора О.А. Вейсмана. На правом фланге — 4-тысячный отряд генерал-поручика П.А. Потемкина, будущего фаворита императрицы Екатерины II. Еще правее, выше по течению Дуная располагалась 12-тысячная дивизия генерал-поручика И.П. Салтыкова. К этому слабому сыну великого отца, победителя Фридриха Великого, фельдмаршала П.С. Салтыкова, и попал генерал-майор Суворов. Все отряды получили приказ Румянцева атаковать, отвлекая турок от направления главного удара армии.
ТУРТУКАЙ
Суворов, вопреки легенде об атаке на Туртукай без приказа, действовал по распоряжению Салтыкова, в рамках общей диспозиции Румянцева и во взаимодействии с Потемкиным{32}. Собственно, он и был послан в местечко Негоешти, чтобы повести свой отряд в «поведенную экспедицию» (Д I.476), о подготовке которой регулярно докладывал Салтыкову.
Негоештский отряд Суворова состоял из Астраханского пехотного полка, донского казачьего полка и трех эскадронов Астраханского карабинерского полка. На бумаге — серьезная сила. Но в Молдавии, в результате потерь от болезней, Астраханский пехотный полк имел в строю едва половинный состав — 500 человек; с конницей у Суворова было чуть более тысячи воинов. Малочисленность ударных сил десанта он хотел компенсировать внезапностью атаки. Для этого скрытно собранные в тылу лодки перебрасывались к Дунаю по суше, на волах.
За Дунаем, напротив его отряда, 4 тысячи турок основательно укрепились вокруг городка Туртукай. Крутые берега реки, высоты, глубокие овраги, вражеские батареи были тщательно разведаны.
«У них в Туртукае рытвины, дома, пушечки», — написал Суворов. А у него было 500 русских солдат! Турки еще не знали Александра Васильевича. В ночь на 9 мая они переправились через Дунай и попробовали напасть первыми, внезапно для себя встретив гораздо ближе, чем предполагали. Генерал сам участвовал в сумбурном, но победоносном бою, проведенном силами конницы. Некоторые турки спаслись, но командный состав попал в плен (Д I, 484). Суворов уточнил силы турок, но и его намерения были раскрыты.