Свадьбы
Шрифт:
Конец.
– “Не видать вам Азова-города из рук наших, казачьих, до веку. Нешто его, отняв у нас, холопей своих, государь наш царь и великий князь Михайло Федорович всея Руси самодержец, да вас им, собак, пожалует по-прежнему, то уже ваш будет. На то его воля государева”.
– Хорошо.
Атаман встал.
Встал и секбанбаши. Люди разговоры свои закончили, теперь говорить пушкам.
Секбаибаши разъярился. За городскими воротами, еще не выйдя из-под казацких пушек, бросил белое знамя под ноги своего коня и затоптал.
Турки увидали это,
Заиграли трубы, пушкари забегали вокруг орудий, запалили фитили.
Женщины и дети побежалы со стен в укрытия.
По стенам прокатился приказ:
– Считай пушки!
Грянули громады. Огромные ломовые пушки стреляли ядрами в пуд, в полтора и в два пуда весом.
Ухнули тюфяки и всякая мелочь: кулеврины, эждердеханы, паранки, по-собачьи тявкнули мортиры.
Турецкое войско спряталось в пороховом дыму. Ядра сшибли пару зубцов на стене, испещрили ее зазубринами. На том и закончился первый вечер осады.
Казаки насчитали у турецкой армии 129 больших осадных пушек, штук тридцать мортир и сотен шесть прочих.
– Этак они стены до основания раскрошут, - сказал Осип Петров своим атаманам.- - Ступайте проверьте старые подкопы. Сух ли порох. Завтра подкопы нам пригодятся.
Глава третья
Турки отдыхали перед первым, назначенным утром приступом.
Куда ни погляди - костры. Слева и справа они охватывают черную громаду Азова. Еще больше костров со стороны степи, которую Мехмеду с того берега не видно - город заслоняет. Костры горят большие и малые, на малых готовят пищу, кипятят воду для чая. У больших греются. Впрочем, тепло. Костры приказано запалить для того, чтобы навести на казаков ужас. Завтра приступ, если только ночью азовцы не уйдут из города.
Счастливец Юрем боится, что так оно и будет. Удерут казаки из города, и плакал его тимар, а ведь всего-то двух голов недостает.
Юрем и Мехмед сидят у костерика у самой воды. Им приказано стеречь лодки. Завтра на этих лодках полк алай-бея Хекима-ага переправится под стены Азова и ворвется в город. Лодок много, а в охране всего десять воинов. От кого охранять? Все казаки за стенами.
– Слышишь?
– встрепенулся Мехмед.
– Ползут!
– Поди, Мехмед, умойся, стоя спишь. Скорее бы нас сменяли с караула. Перед приступом выспаться падо. Ты вон уже о зеамете мечтаешь? А мне бы - тимар.
– Меня Элиф с сыном ждут. Не с пустыми же руками из похода возвращаться.
– Твоя правда, Мехмед!
И в этот миг из ночи саданули тысячи молний, грянул тысячекратный гром.
– Э-ге-ей!
– прокатилось по степи. Это кралась на помощь Азову казачья тысяча. Подкралась и ударила на полк алайбея Хекима-ага, уничтожая мечущихся возле костров турок, а потом - к Дону.
Не сговариваясь, Юрем и Мехмед бросились подальше от костра и затаились, прижимаясь к спасительной земле.
Совсем рядом к лодкам пробежали казаки.
“Надо было нам хотя бы весла спрятать”, - подумал Мехмед.
На стенах города вспыхивают факелы. Город ожил.
Гуссейн-паша выскочил
– Что это?
– Через Дон в город прорвались казаки.
– Сколько?
Никто не знает. Ночь. Вопли. Радостно бурлящий город ва черными стенами. Костры, вселявшие радость, горят зловеще.
Наконец являются гонцы. Полк алайбея Хекима-ага потерял треть людей и все лодки.
– Алайбея казнить позорной казнью: отсечь ему голову и доказать эту голову всему войску.
– Но… - вкрадчиво начинает евнух падишаха.
– Никаких “но”! Султан мне, Дели Гуссейн-паше, доверил армию, и я отвечаю за нее своей головой.
– Мы дурно начали осаду, - зловеще проговорил евнух падишаха.
Атаман Осип Петров сидел со свечой, в накинутом на плечи кафтане. Перед ним - две кринки молока и каравай черного хлеба.
– Хотите молока?
– спросил атаман казаков.
– Хочу, - сказал Худоложка.
Атаман кивнул на криику. Худоложка взял кринку пальчиками, как чарочку, и опрокинул в себя.
– Хороша, атаман, у тебя корова.
– Корова дай бог каждому, сливками доится.
Осип прищурил набрякший от недосыпу глаз и уставился этим прищуренным глазом на Худоложку.
– Тебе быть подземным царем.
Георгий с удивлением глянул на Худоложку. Никогда тот про свое умельчество словечка не проронил.
– Не надо быть кудесником, чтобы угадать, какая война нас ждет. Скажу я вам, братцы, на стенах стоять - это даже не полвойны - треть; две трети нашей войны под землей. Хорошо будем копать - устоим, плохо - не быть Азову казацким городом. У нас было кое-что заготовлено, да по турецкой силе этого мало. К утру надо сделать еще хотя бы по три подкопа…
– Четыре, - поправил Худоложка.
– Три - обязательно, а четвертый на вашу совесть. Эти подкопы начините сеченым дробом. Чем вам тяжелее, тем на стенах легче. Помните об этом. И с богом! Время не ждет. Где рыть и как - слушайте Худоложку.
Казаки-мужики с лопатами на плечах шли артелью. Георгий попал в команду Худоложки.
Не успела война начаться, он уже отвоевался. В землекопы определили.
Худоложка завел команду в глиняный домик, прилепившийся к стене, а в домике этом вместо пола лестница, ведущая в подземелье. Спустились в подкоп, зажгли факелы. Своды каменные, столетние. Худоложка повел в боковую галерею. Камень скоро кончился, ход стал узким, мокрым.
– А ну, соберись ко мне, - отдал приказ Худоложка. Говорил он тихо, но твердо.
– Запомните, под землей и глухой слухмён. Работать будете молча, лопатами не звенеть. Турки услышат, подведут под нас свой подкоп и похоронят там, где мы для них могилу готовим.
Георгию досталось оттаскивать землю.
Дышать тяжело, пот глаза заливает, и страшно ведь. Просядет земля, и ладно бы от пули - задохнешься, как кутенок, в этой черной яме. Сначала Георгий все думал, каким он выйдет из-под земли: страх глянуть! Как он домой пойдет к татарочке своей? А потом все мысли ушли: таскал землю и ждал, когда-нибудь все это кончится.