Свадьбы
Шрифт:
– Мой главнокомандующий, я пришел к тебе с немецкими полковниками. У них есть план, - начал Василий Лупу.
– Позови своих немцев!
– воскликнул Дели Гуссейн- паша в нетерпении.
Немцы прибыли. Главнокомандующий выхватил из их рук план.
– Вести земляной вал?..
– усмехнулся.
– Что ж, падишах Мурад IV возвел вал и взял Багдад за сорок дней.
– Мы предлагаем сделать еще двенадцать подкопов, - сказали полковники. Их было двое.
– Будем копать, - согласился Дели Гуссейн-паша.
– Стенобитными
– Мы будем палить, пока есть порох, - опять согласился главнокомандующий.
– Мы не дадим этой своре головорезов ни одной минуты покоя… Ты в добрый час прибыл, великий господарь. Немецкий полк передай мне, сам становись во главе своего войска, против бастиона. Тебе покажут!
Глава пятая
Атаманы Черкасского городка решили на своем кругу в Азов не идти.
– Не хотим умирать за камень. Умрем за свои щепки!
Гонцом в Черкасский городок приезжал сподвижник
Дмитрия Гуни старик Крошка, запорожец, в 1638 году поднявший саблю на польских панов. Послушав казаков, Крошка усмехнулся:
– Вот так же и на Украине у нас. Были бы вместе - была бы каменная крепость, а мы каждый за себя, и получилась у нас не крепость, а шалаш от дождя. Щепы хотите? Будет вам щепа. За турками дело не станет.
На Крошку заругались, но он был не из пугливых.
Подскочил тут к нему казак седоусый, Петька Поспешай.
– Гей, атаман. Возьми меня с собой в Азов от позора. С сыном пойду.
– Спасибо тебе, - сказал Крошка, - Азову каждый человек ныне дорог. Мало в Азове людей, а сила идет против него несчетная. Только я, казак, не в Азов иду, а к себе, за Пороги, хочу войско привести в помощь славному казачьему городу. Азов запорожцев приютил в плохую годину, и мы его не оставим в беде.
Пригрозили атаманы черкасские Петьке Поспешаю, казаки в бока ему потыркали, но отпустили с миром.
А Петька Поспешай и в семнадцать лет Поспешаем был, когда сбежал из Переславля-Залесского, и в пятьдесят Поспешаем остался. Голова седая, а лицо мальчишеское, круглое, глаза смешливые: гляди и гляди за ним. Человек Петька не злой, а как выставит себя перед всеми, покашляешь. Степенные люди сторонились шутолома.
Вот и опять Петька пошутил.
Ощипал живого петуха, один хвост ему оставил, прокрался на двор атамана, посадил петуха на крышу и веревочкой к трубе привязал. Бегает петух по крыше атамановых хором, щипаными крыльями машет, орет по-дурному, а народ тут как тут. Хохот! Валятся от хохота. При всех лезть на крышу петуха гонять - лучше головой в прорубь. Пришлось атаману из пищали пальнуть. Слава господу, глаз не подвел.
Послал атаман верных людей огородами за Петькиной душой, а у Поспешая дома двери настежь. Баба его на полу сидит и убивается:
– В Азов убежал. Сам бы - черт с ним, с дураком! Детей потащил. Семке семнадцать, казак уже, а Васятке двенадцать весен…
Петька Поспешай и впрямь сам-треть летел
Человек предполагает, а располагает судьба.
Ночевали в стогу сена. Проснулись старшие от Васяткиных кулаков.
К их стогу ехал турок. Поводья бросил. В седле, как на печи, сидит, уютно ему, покойно трубочку табаком заряжает, песенку мурлычет. А за этим турком, чуть дальше, еще турки на арбах: за сеном приехали.
Опамятовались казаки, скатились со стога, на коней и драпать.
Поспешай скачет и ругается на чем свет стоит: растерялся, старый осел, надо было стог-то поджечь, а потом уж и улепетывать.
Турки казаков увидали, но не погнались.
Поспешай с сыновьями сделал круг, укрыл ребят в овраге, а сам на разведку поехал. Вернулся скоро и все в затылке чесал.
– Много турок в степи. Одного Васятку нельзя отпускать.
– Так берите меня в Азов, - обрадовался Васятка.
– Берите! Турки окружили город, через Дон мы с Семкой вплавь пойдем.
– Так и я вплавь.
– Не просто вплавь, а с камышинкой.
– Так и я с камышинкой. Впервой, что ли?
– То-то и оно, что впервой. Под Азовом не шутку шутят - война.
– Отец серьезно и печально посмотрел на детей.
– Теперь что назад идти страшно, что вперед. Впереди войско свое, а позади атаман-дурак и город-трус.
Весь следующий день отсиживались в камышах, а ночью много не проехали. Костров в степи как пожар.
На разъезд напоролись. Хорошо, Поспешай по-татарски знал, брехнул, что они люди мансуровских мурз. Темно, не видно… Пропустили. Но ехать дальше было нельзя. Бросили лошадей и - пешком к Дону. Плыть наугад не рискнули. Решили подождать, пока рассветет.
Рассвело. И увидели казаки, что расположились они в двадцати шагах от турецкого лагеря.
Разделись, одежду и сабли в кожаные мешки: Васяткину одежду отец себе взял. Мешки привязали на грудь. По камышинке срезали. Поспешай показал сыновьям на Водяную башню и шепнул:
– Туда гребите, да потихоньку. Здесь течением сносит. Как бы раньше времени не выплыть, из воды не высовывайтесь. Турки увидят, кликнут корабль да и выловят, как сомов.
Обнялись, и один за другим под воду, булькнуло трижды и - тишина.
Камышинку на большой реке не видать, да мало ли что по реке плывет.
Мехмед устанавливал в траншее огромную пушку “пасть дракона”, такими пушками ломали стены крепостей. Обладатель восьми голов, удачливый Юрем хвастливо тыкал пальцем в стену, где между зубцами стояли казаки.
– Вон мой тимар ходит. Чик-чик, и Юрем - тимариот.
– Казаки не купчишки, - мрачно и зло откликнулся Мехмед.
– Я же не спрашиваю, каких ты баранов выдал за воинов, белых или черных, когда отличился в прошлой войне…