Свадьбы
Шрифт:
Дома не было.
В городе мертвых неистовый его противник, брат его Акходжа. Акходжа всю жизнь хотел войны и получил ее в доме своем. Караходжа сидел на холодном камне, возле холодной сакли. Слушал, как посвистывает через проломы в пустых ее стенах ветер, и дремал.
Потом Караходжа трудно взбирался на Грамата-кая. Взобрался и опять подремал.
Здесь разбилось хищное счастье Акходжи.
Величавый мир лежал у ног старика. Синее небо, синее море, зеленые леса, зеленые долины, розовые горы - все было дано
– Аллах! Когда же ты вразумишь мой народ?
– воскликнул Караходжа.
– Аллах! Нет более тяжкого труда для человека, чем труд научиться жить в мире. Вразуми детей своих!
Караходжа был в белых одеждах. Тем, кто увидал его на скале, он показался видением.
Говорили: на Грамата-кая является дух Акходжи и молит аллаха о мести.
Глава третья
Еды па турецком корабле было вволю, воды было поменьше, но Иван к берегу приставать не разрешил. Из Крыма ушли в открытое море, пережили бурю, помотались туда- сюда, и, наконец, на исходе недели Иван сказал: - Не знаю, замели мы свои следы или нет, но пора к дому двигать. А то, не дай бог, по морю бродивши, наскочим па турецкие корабли.
Помирать, так на земле!
– согласились все дружно.
Сказано - сделано. Велел Иван туркам на Керчь держать.
Турки Ивана слушают. Обижать он их не позволял, кормил, поил за общим столом: что русские ели, то и турки. Матросы промеж себя хвалили Ивана. А он с ними все разговоры веселые заводил. Турки на смешное смеялись и сами Ивана смешили.
Он им про лисичку расскажет, про ту, что старик на воротник старухе вез, а турки ему про беднягу лаза. Мол, сел лаз на корабль. Встал за спину капитана, и, как обезьяна, какое движение капитан сделает, то и лаз повторит. Повернулся капитан к лазу, спрашивает:
– Умеешь корабль вести?
– Умею.
– Ну так замени меня. Пойду посплю.
Встал лаз за штурвал и тут же врезался в берег. Побежал капитана будить:
– Вставай! Озеру пришел конец. Наше судно на горы поднимается.
Иван туркам - про мужика, который с медведем то корешки делил, то вершки, а турки опять про своего лаза. Мол, однажды лаз сам себя потерял. Украли у него ожерелье. Идет по улице, а навстречу человек с его ожерельем. Удивился лаз:
– Этот с ожерельем, конечно, я! Но я-то тогда кто?
Иван смеется, турки смеются, а про то, что затаено у них,
помалкивают. А тут еще Фируза на голову Ивана.
– Люблю тебя!
– И все.
Он отшучивается: мала любить. Лет-то всего четырнадцать. Обижается. Плачет.
– Я - невеста! Мои подруги - замужем все.
Иван ей про бога. Разные, мол, у нас боги, а Фируза не отступает.
– Самой лучшей из твоих жен буду.
Смеется Иван:
– У русских положено одну любить.
– Вот и хорошо!
– радуется Фируза, в ладошки бьет. Задача.
– Скоро Керчь!
–
– Завтра будет Керчь.
– А у самих глаза блестят.
“Неужто обманули? Не туда завезли?” - думает Иван.
На звезды глядел. На восток корабль идет. Как будто все правильно.
Утром на море пал туман. Туман к лучшему. Мимо города, глядишь, без шума пройти удастся. Без погони, без залпов. Кораблик был крепкий, с пушками. Пять пушек с одного борта, пять с другого, на корме и на носу по одной. Пушки маленькие, но Иван зарядил все двенадцать, с пушками веселей.
Туман - друг, туман и предатель. Выскочили на солнце. И в тот же миг - молнии, гром, и запахло едко пороховым дымом.
Слева по берегу татарские аулы, прижавшиеся к Керчи. В море, прямо перед кораблем - сорок турецких каторг. А там, дальше, где началась гроза, - другой флот: родимые казацкие чайки.
– Ребята, фитили зажигай!
– заорал Иван.
– Все к пушкам!
Повернулся к туркам.
– Мусульмане! Если проведете корабль через линию каторг - всем жизнь и свобода. Предадите нас - всем смерть. Я открыл бочку пороха, - показал на трюм, - и сам брошу в эту бочку фитиль.
В одной руке фитиль, в другой пистолет, встал за спиной у рулевого. Ветер - слава богу - попутный.
Эх, судьба-насмешница! Такие кренделя вертит! Сначала корабль подкинула, а теперь вместе с кораблем в пекло сует.
Свои - вот они! Да только перед своими - сорок больших турецких кораблей.
Была не была! Кто пять раз помирал да пять раз воскресал, тот и в шестой жив будет.
Турецкими галерами командовал Пиали-паша. Его соглядатаи, приходившие в Азов под видом купцов, хоть и не допущены были в город, - казаки с иноземцами торговали за городскими стенами, - углядели, как тщательно готовят азовцы свои чайки.
Пиали-паша покинул Гезлев и поспешил казакам па- встречу.
Казаки не ждали турок. На чайку большую пушку не поставишь, да и малых мортир было у них на этот раз всего две дюжины.
Надо было галеры на абордаж брать, чтоб ядра через голову летели, чтоб драться саблями, врукопашную. А казаки, напоровшись на турецкие галеры, стали раздумывать. Замешательство было короткое, но опытному Пиали-паше хватило времени. Он приказал бесстрашному Жузефу отрезать казакам путь назад в Азовское море.
Загремели турецкие пушки.
Поняли казаки: плохо их дело. Развернулись и стали уходить в сторону Тамани. Тут как раз и врезался Иванов корабль в строй турецких галер.
Турки чужака сначала за своего приняли, но Пиали-пашу провести было невозможно. Тотчас с его галеры пришел запрос: “Что за корабль? Почему он ломает строй?”
И тут один из турецких матросов выбежал на нос Иванова корабля и закричал:
– У нас - казаки!
Его застрелили, да дела уже поправить было невозможно.