Свадьбы
Шрифт:
Дворянин Иван Тургенев, оборонявшийся от разбойников-татар кипятком и банной бадьей, был вызван в съезжую избу и получил от воеводы Ивана Бунина царскую тайную грамоту. Крепость-городок Ефремов отстроился, и велено было с плотниками и каменщиками, с умельцами класть башни и делать подкопы, идти в порубежный монастырь игумна Бориса, поправить и поднять в монастыре стены, устроить башни, а потом идти, куда укажет отец Борис. Отец Борис указал город Азов и от себя послал казакам святые иконы, книги, священника и приблудшего человека Георгия.
Знойным
Впереди на отменных скакунах ехали дворянин Иван Тургенев, монастырский человек Георгий и друг Георгия, бывший монах, принявший сан священника, Варлаам. Учение Георгия кончилось.
Мужицкая толпа называлась казачьей сотней, и Георгий ерзал в седле, ибо пуще смерти боялся насмешек.
Город подрастал как на дрожжах. Вот уже стражу на караульной башне видно, а вот уже можно разобрать камни в стене.
– Гляди-кось, каменья-то какие! Пудов по десяти, не меньше, а на самый верх стены вперты!
– ахали мужики.
– А кладка-то!
– Слеплено намертво. Не стена из камней, а камень единый.
Мужики рассыпались перед воротами, щупали камни, спорили.
Георгий совсем заскучал. Он не мог отъехать куда-нибудь в сторону и сделать вид, что сам по себе. Не мог, потому что был назначен в помощники к Тургеневу, потому что прибыл в желанный Азов уже не по своей давней охоте, а по тайному промыслу отца Бориса.
Ворота отворились. К Тургеневу на коне подъехал казак. Они поговорили, Тургенев показал бумагу, и оба остались довольны друг другом. Ударили в набат.
– Подтянись, ребята!
– гаркнул Тургенев своему воинству.
– Нас на Войсковой круг зовут.
Лапотникам оказывали высший почет, и это хуже всего: смеяться над Георгием будет все казачье войско. Он с тоской поглядел на отряд. Мужики с котомками, серые от пыли, с саблями на боку. Хоть бы сабли поснимали, висят они вкривь и вкось, а у кого вообще за спиной.
Сами пришельцы не замечали, что они смешны. Их набрали в новых городах: в Ефремове, Усерде, Яблонове, в Нижнем и Верхнем Ломовых… Все эти мужики умели складывать из камня церкви, стены крепостей, печи. Их кормильцем был мастерок. И мастерки свои мужики хранили в котомках, в тряпицах, словно боялись застудить их.
Широкой улицей вышли на площадь. Казаки уже в сборе. На помосте атаманы.
Георгий поначалу ничего не видел, не слышал, все ждал громового смеха. А смеха нет и нет, и тут спала пелена с глаз: увидел Георгий, как Тургенев с Тимофеем Яковлевым - главным азовским атаманом - троекратно целуются.
А Яковлев уже говорил:
– Спасибо вам, люди добрые, что не забыли братьев по Христу, пришли к нам в трудный час. У нас на Дону пока спокойно, но сложа руки ждать нам нельзя. Отдыхайте с дороги, и за работу. Мы, когда брали город, разворотили стену, а залатали кое-как. Готовиться же нам надо к войне большой и жестокой.
Перевел дыхание Георгий,
*
Холостые казаки жили в Азове по примеру запорожцев куренями.
Мужики-казаки Тургенева образовали свое гнездо. Дали им под житье дворец какого-то паши, но Георгий запросился к истинным казакам, и ему сказали:
– Ступай к Худоложке, в его курене места много.
Худоложкин курень тоже дворец, еще больший, с внутренним садиком, с фонтанами, которые, правда, уже пересохли. Все двери нараспашку, никого нет. Побродил Георгий по комнатам, выбрал дальнюю, с двумя узкими, как щели, окнами, с высоченным потолком.
Ни лавки, ни стола. На полу тюк, набитый сеном.
– Хорошо!
– сказал Георгий и как был, в одежде, в сапогах, при сабле и двух пистолетах, бухнулся на казачью перину и заснул.
Проснулся он оттого, что его крепко трясли за плечи.
“Будь что будет”, - подумал Георгий и открыл один глаз. У постели стоял огромный казак.
– Скажи-ка, братец, ты за порогами, в Сечи не живал?
Георгий открыл второй глаз. Казак был усатый, пузатый,
каждая рука что две ноги.
– Здравствуй!
– поздоровался Георгий и сел.
– Кто ты?
– Так я ж Худоложка!
– удивился казак.
– Кому это не известно? А вот тебя никогда не видел.
– Меня зовут Георгий.
– Как?
– Георгий.
– Не понял.
Георгий смекнул: над ним хотят посмеяться.
– Наклонись!
– прошептал Худоложке.
Тот придвинулся к молодцу ухом, и Георгий в это самое ухо засвистал во все меха необъятных своих легких, да так, как никогда еще не свистывал.
Худоложка отпрянул, шарахнулся к двери, сбил добрую дюжину казаков, пришедших позабавиться розыгрышем над новичком.
Георгий опять было закрыл глаза и стал валиться на постель, но комната наполнилась самыми развеселыми людьми. Они хохотали, держась за животы, хохотали, тыкая пальцами на Худоложку, с лица которого никак не сходило высочайшее изумление. Он тряс головой, вертел пальцами в ушах, но свист не вылезал из головы, словно ее просверлили пулей.
Наконец Худоложка подошел к Георгию, обнял его, поднял одной рукой за талию и провозгласил:
– Это мой лучший друг Свист. И в честь нашего вечного товарищества я ставлю ведро самой крепкой!
– Э, так не пойдет!
– возразил Георгий.
– Ставлю два ведра.
– Согласны!
– гаркнули казаки.
– Ты парень с мозгами. Айда к нашей хозяюшке. Берем тебя в долю.
Столовались казаки у вдовы Маши, у той самой, которая сына с первым зубком на круг вывела.
Маша красавица, и хоть молода, казаки ее почитали за мать.
Ели казаки молча, но тут водочка подоспела. Выпили - порозовели, другой раз выпили - пошевелились, а с третьей - песню запели: