Свадебный круг: Роман. Книга вторая.
Шрифт:
Шитов уехал. Его слова укором засели в памяти, но злость и обида не проходили.
Наверное, они и толкнули его, по мнению людей дальновидных, на необдуманный, рискованный поступок: он решился сказать о всех своих бедах и обидах на районном активе, на который приехал сам первый секретарь обкома партии Кирилл Евсеевич Клестов.
В Крутенском Доме Советов в этот день с утра было торжественно и празднично. Съезжались принаряженные председатели колхозов, директора школ, микроскопических крутенских промышленных предприятий: маслозавода и промкомбината.
Свой
— Подойди к нему, — подтолкнул Григория Федоровича Огородов. — Нынче ты вон как дал!
— Подальше от царей, голова целей, — откликнулся Маркелов.
Клестов был популярен в районах. Грубоватый, но доступный, председателей колхозов и директоров совхозов в обиду не давал. Между собой они называли его просто Кирилл. Почти каждый припоминал шуточку или бывальщину, которой встретил его или проводил Клестов. На разносы его не обижались. Маркелова однажды Клестов в пух и прах разругал за бездействующие «авээмы», но потом, когда колхоз вышел по урожаю зерна в десяток лучших по области, ободряюще намекнул:
— Если пятилетку закончишь так, не исключена возможность, что станет тесно на лацканах твоего пиджака.
Обещание это радовало Григория Федоровича. И нынче есть за что его хвалить. Ох, как мечтал он о признании. Как легко стало бы ему. Зарубцевались бы ссадины на униженной обидами душе.
Закинув руки за спину, стоял Кирилл Евсеевич с Шитовым, улыбался. Но Шитова он недолюбливал и опасался. Представлялся ему этот секретарь очень уж прямолинейным и негибким да еще обидчивым. Помнил, как тот из-за диссертации полез на рожон. Нынче слушали Крутенский райком партии за низкую товарность молока, так этот Шитов вместо того, чтобы признать критику, начал толковать о том, что в районе плохие дороги. Перспективно, мол, вопросы надо решать, а с молоком у самого провал.
Тогда Кирилл Евсеевич не сдержался. Разговор пошел на басах.
— Кто тебе мешает вопросы перспективно решать? Решай, дорогу строй, но план-то по молоку и мясу, кровь из носу, а сделай. Люди теперь молоко есть хотят, а не через пять-десять лет.
Выговор Схватил Шитов, но чувствуется, остался при своем мнении об этой самой перспективе, дорогах. Будут дороги, будет молоко. Д когда дороги будут? С людьми надо больше работать. И теперь вот, стоя рядом, что-то толковал Шитов о том, что зерноуборочные комбайны не подходят для севера. А потом такое завернул, что Кирилла Евсеевича возмутило и вывело из состояния приятной уравновешенности. Область вот уже года четыре бьется за получение двух миллионов тонн зерна, а этот Шитов толкует: зачем-де, нам, северянам, производить зерно в чистом виде, если оно фуражом идет на корм. Лучше ведь прямо с соломой пускать его на монокорм. Тогда не
— Демагогия, — обрезал Клестов Шитова, но тот не успокаивался:
— Но ведь с нас молоко и мясо требуется. Значит, корм должен быть очень дешевым, чтобы…
— Ну, знаешь, — возмутился Клестов, — хлеб давать — тоже наша задача.
— Ну а зачем лишнюю работу делать? Зачем?
Такие речи теперь понимал Кирилл Евсеевич, как желание свалить свою вину на обстоятельства. Нет, уж, отговоркам он не верит.
— Знаешь, плохому танцору всегда что-то мешает, — оборвал Клестов Шитова. — Не нам это решать, — и найдя глазами Маркелова, поманил его к себе.
Маркелов сначала не понял, его ли зовет Клестов. Оглянулся, но, убедившись, что его, заволновался и скованно, стараясь не хромать, а от этого хромая еще сильнее, приблизился к Кириллу Евсеевичу, склонил голову.
— Молодец, — похвалил его Клестов, пожимая руку. — Я слышал, ты по восемнадцать на круг взял? Для такого сухого лета это вровень с тридцатью.
У Маркелова шипучей волной поднялась в груди радость. Знает! Была у него готова фраза для ответа.
— Да наши земли могут давать не меньше, чем кубанские, — проговорил, пунцовея, Маркелов.
— Молодец, — опять похвалил Клестов. — А вот кой у кого ссылки то на лишнюю работу, то на плохие дороги, то на технику, — и взглянул на Шитова.
Догадываясь, на кого намекает секретарь обкома партии, Григорий Федорович сделал вид, что не понял этого.
— А мы сами дороги прокладываем. Гравий нашли, — скромненько сказал он.
— Ну вот, — проговорил Клестов, довольный, что сама жизнь в лице Маркелова подбросила подтверждение его суждениям.
— Ложкари на тракту, — не согласился Шитов, — а остальные…
Клестову с Маркеловым было легче, чем с Шитовым. Он не отпустил его от себя. Кладя руку на плечо, сказал, что надо тому сегодня выступить.
— Задай тон. С оптимизмом, а то…
— Можно будет, — согласился Маркелов, радуясь, что заранее подготовил такое выступление и что ему есть о чем сказать.
Неожиданно для себя оказался Маркелов в ином мире, чем Огородов, чем Ольгин и другие крутенские руководители. Его признал Клестов. И Григорию Федоровичу хотелось как можно дольше оставаться под этим счастливым покровительством, привлекать к себе благосклонное внимание.
— Мы думаем в следующем году по тридцать центнеров получить на круг, — проговорил он, хотя Крахмалев вряд ли бы одобрил его за такое обещание.
— Во-во, — подбодрил Клестов Маркелова. — И об этом скажи.
Серебров стоял в стороне у окна, надо было сосредоточиться перед выступлением, чтоб не рассеять свою злость. И вовсе некстати к нему в закуток развалистой походкой направился Огородов, великодушный, широкий, протянул руку зятю.
— Ну, хватит дуться-то, — примирительно, прощающе сказал он. — Чего народ-то смешить? Приезжайте с Верочкой в воскресенье, пельмени сгоношим.