Свадебный круг: Роман. Книга вторая.
Шрифт:
Он мучился не в силах заснуть, считал до трехсот, лотом еще и еще, а сон не шел. Рядом тихо спала Вера. «Вот ей хоть бы что!» — с обидой подумал он, но когда повернулся на бок, Вера вовсе не сонным голосом спросила его:
— Чего ты возишься-то?
— Я думаю. А ты чего не спишь? — с подозрением проговорил он.
— А разве я не могу думать? — обиделась она.
— Спи-катай, у тебя думы легкие, — прошептал он с обидным пренебрежением.
— Еж колючий, — ответила она со вздохом. — Ничего не замечаешь, я уже неделю есть не могу. Ребенок
— Да ну? — садясь на кровати, проговорил Серебров. — Парень?
— Откуда я знаю, — усмехнулась она сквозь слезы. — Ой, дурак же ты, Гарик.
— Парня давай, — виновато погладив Веру по обнаженному плечу, проговорил он, — на охоту ходить вместе будем.
— Ишь ты — заказчик, — счастливо рассмеялась Вера, — а может, у меня девчоночья специализация.
— Ну и пусть девчонка, — примирительно сказал он, — тогда чтоб красавица, — и уже бродил взглядом по потолку не с такой безысходностью, как до этого.
«Если мальчик, назовем Стасиком, только отчество никуда не годится, — думал он, — а девочку — Верой. Пусть будут две Веры. Хорошо, когда двое детей».
СВАТОВСТВО
Накопилось много неотложных дел в Бугрянске, важных и не очень важных: надо было выпросить у Краминова кирпича, поклянчить на базах электрические плиты для столовой. И еще лежало в кармане приглашение на встречу выпускников сельхозинститута. Вот на эту встречу больше всего Сереброву, пожалуй, и хотелось попасть, чтоб увидеться с богатырем Пах-Пахом, влюбчивым кудрявым Петей Кодоловым, Генкой Рякиным, ну и немного покрасоваться в председательском звании. Вроде никто из его однокашников не достукался до такого, а вот он — председатель колхоза. Хотя, по правде говоря, красоваться было рано, а хвалиться нечем.
В Бугрянске пришла Сереброву мысль взять с собой на вечер встречи Алексея. Ему это будет полезно. И вот Серебров появился в старой двухэтажке, заглянул на общую кухню. Там Раиска Самылова сидела с сыном, которого называла заскребышем и варила кашу. Толстощекий «заскребыш», рьяно мусоля во рту карандаш, рисовал портрет своей матери. Раиска привередничала:
— Боле нос долог нарисовал, — говорила она, тыча пальцем в рисунок, — эдак матерь будешь рисовать, дак кашой кормить не стану, компоту не дам.
— Я короче нос нарисую, — понимая, что нос и; вправду у матери получился длинноватым, спасовал заскребыш.
— Здравия желаю, — поприветствовал Серебров Раиску. — С прибылью!
— Да отколь и берутся, — удивилась Раиска.
Разговор Сереброва с Раиской услышала обрадованная Нюра Рыжова и зазвала Гарьку к себе в комнату. Всхлипывая, она вдруг начала жаловаться на Алексея.
— Говорю-говорю, как о стенку горох, — понизив голос, отчаивалась Нюра. — Костолом и есть костолом. Молчит, да все по-своему ломит. Рехнулся он, что ли, за школьницой бегает. Опоили его будто.
Оказывается влюбился его друг Алексей в какую-то девчонку-шерээмовку,
Серебров посочувствовал тете Нюре. Он сразу понял, что обязан потолковать по душам с Алексеем не только о своем нежданном председательстве, не только стаскать его на встречу выпускников, но и спасти от опрометчивого шага.
И Серебров отправился искать Алексея.
— У школы, где быть-то, у школы об эту пору, там стоит, — провожая Сереброва, сказала обо всем осведомленная Нюра.
«Взрослый человек, а занимается детсадом», — с неодобрением подумал Серебров об Алексее. Ему, человеку семейному, казалось легкомысленным ухаживание за школьницей. Вот он, к примеру, капитально решил свою судьбу. У него взрослые, серьезные заботы. Дочь уже есть, и еще сын будет.
Нюра оказалась права: на троллейбусной остановке Серебров увидел очкастого увальня в вытершемся меховом полупальто и с наигранным недоумением хлопнул его по плечу.
— Ты чего тут, Слонушко-батюшко?
— Маринку жду, — сказал тот, расплываясь в улыбке. И столько было глупой радости и самодовольства на его физиономии, что Серебров мгновенно рассвирепел: и вправду, видать, рехнулся.
— А где она? — спросил он, сдерживая волну наставлений и упреков.
— В школе. Последний урок, — ответил Алексей, не догадываясь о гибельности своей умиленности.
— Русалка? Англичанка? — с ехидцей заглянул в лицо друга Серебров.
Алексей замялся, Не зная, как все объяснить.
— Она телефонисткой работает, а учится в одиннадцатом, в шэрээм. Ей уже девятнадцатый… — начал он, явно пытаясь смягчить свою провинность.
Серебров, не сдерживая себя, оттащил Алексея от людной остановки и угрожающе прошипел:
— Ты зачем с детьми связываешься? Это же кодексом преследуется. В уголовном порядке…
— Ну, ну, — промычал Алексей. Серебров перешел к делу.
— Сегодня у нас встреча выпускников. По-моему, тебе как газетчику очень будет интересно. Пах-Пах у нас зампредколхоза, Гриша Рассохин в ученые подается, Петя Кодолов… — но Серебров не договорил.
У Алексея в глазах мелькнули панические искры.
— Нет, я не могу. Нет…
Серебров ударил его по плечу.
— Чудила! Скажешь, что я приехал, что от газеты командировали. Да, я ведь теперь председатель колхоза в Ильинском, и твое Карюшкино у меня. Могу распахать, если не будешь слушаться.
В другое время Алексей бы удивился такой перемене в судьбе Сереброва, а теперь он воспринял это так, словно тот сказал ему, что купил новые перчатки.
— Не-е-ет, я Маринку обманывать не буду, — подвинув пальцем очки, проговорил он тоном человека, лишенного чувства юмора. — Я, знаешь, как старший брат, я должен…
Что всегда Сереброва бесило, так это выспренность и умиленность Алексея. У Сереброва сморщилось лицо, словно он заглотил целый лимон.
— Я пущу слезу, Лексей, — сказал он и передразнил Рыжова: — «Как старший брат». Тьфу! Смотреть тошно.