«Сварщик» с Юноны
Шрифт:
Насчёт «выбираться» сразу возникли сомнения: Возвращаться в слепоту и глухоту не хотелось жутко! И одновременно тянуло аж челюсти сводило к жене и дочке, да и маму жаль…
Покрутив эту мысль и так и эдак рассудил: пока оглядеться, а коли представится случай — возвращаться! И для начала надо отыскать тот чёртов дуб. Должен же он уже быть!
Едва утвердился в этом намерении тотчас отпустило. Даже показалось, что в груди саднит меньше.
Принялся вспоминать историю этого времени, чтобы спланировать какие знания можно использовать себе во благо.
Настроение приподнялось, отчего привычно принялся насвистывать забористую мелодию из Высоцкого. И почувствовал как тело подобралось и транслируемая справа тревога сменилась заинтересованностью.
«Что это?» — последовал вопрос.
«А? А-а, это мелодия из песни моего современника Владимира Семеновича Высоцкого. Напеть?»
«Ну-ка, ну-ка!»
И я как мог, фальшивя немилосердно, тихонько напел «Ещё не вечер!»
«Необычно… А ещё что-нибудь?» — осипшим голосом попросил камергер.
Я напел «Не валяй дурака Америка» группы «Любэ», а в довесок хулиганистый «Колхозный панк» «Сектора газа».
Резанов долго молчал. По-видимому песни пробили лазейку к его душе и убедили куда глубже предсказаний незваного постояльца. Наконец он глухо сознался:
«А я ведь, сударь, уж к лекарю собирался…»
«Это к Георгу Лангсдорфу? Которого промеж собой зовете Григорием Ивановичем?»
«Вы и об этом осведомлены…»
«Да я много о чём осведомлен, да только помню урывками. Хотя историю в училище любил и преподаватели прекрасные были. Вот, к примеру: 25 июня 1807 года в Тильзите Александр I заключит унизительный для своей державы мир с Наполеоном Бонапартом… По нему Россия обяжется к торговой и иной блокаде Англии. Это, кстати больно ударит по ценам на ваши меха, их невыгодно станет добывать… И, вашбродь, мы ж договорились общаться на „Ты“».
«Напряжно мне так вот сразу, не серчай Сергей Юрьевич, Савелий, — выдавил граф с усилием и встрепенулся, — Так надобно немедля упредить Императора!»
«Николай Петрович, — с укоризной, как в фильме „Бриллиантовая рука“ милиционер говорил „Семён Семёныч“, урезонил я, — Ты только что спешил к своему лекарю по меньшему поводу. А приедешь с подобными вестями ко двору, так в лучшем случае засмеют!»
«Или в дом скорби упекут… — подхватил мою мысль камергер. — М-м — да, погорячился. А как же быть? Нельзя же просто ждать таких напастей для России».
«Знал бы ты, какие её ожидают напасти в 1812…» — горько подумал, но пока благоразумно умолчал я. Вслух же произнёс:
«По-моему надо просто сделать Россию настолько могущественной, чтобы никому и в голову не пришло воевать с нами».
— «Твои-то слова да Богу в уши, — горько хмыкнул Резанов, — Но что предлагаешь на деле предпринять?»
«Николай Петрович, — проникновенно начал я, — дай немножко оглядеться, прикинуть что к чему, чтобы мои рекомендации были дельные и взвешенные. Ты ведь сам дипломат, понимаешь что с бухты-барахты такие решения не принимаются. — Дождался утвердительного кивка продолжил: — Ты иди куда шел, а я покамест пораскину мозгами.
«Добро, — хлопнул по коленям камергер, — Я как раз к Кончите шел, пойдём».
«К Кончите? Что ж, пойдём. Заодно проверю как выходит отключаться. Ну-с, готов, поехали!»
Резанов шёл, погруженный в раздумья. У меня же возникли странные ощущения: как будто мое тело движется само по себе.
Я про себя усмехнулся: это сильно напомнило детишек за спиной у азиатских женщин. А в мое время в России продаются специальные рюкзачки-кенгурятники для детей: можно впереди повесить, можно сзади. Ну вот ощущал себя видимо так же как тот самый ребёнок: болтаются руки, ноги, а сам глазею по сторонам.
В узкой пыльной улочке в нос ударило вонью: то ли гнилой рыбы то ли навоза. Я осматривался внимательно. Сознание отмечало места, удобные для засады, для нападения, для отхода. Вот в тот проулок можно юркнуть, вот оттуда удобно наброситься, там позиция для снайпера лучше не сыскать, там в-о-он пулеметчику самое место, а под тем углом хибары мина идеально укроется — ну и другие, привычные моей профессии думки. Хотя какие в это дремучее время снайперы, пулеметчики и мины…
Заинтересовал стук из подворья справа: тук, тук-тук, тук, тук-тук. Немножко порассуждал, догадался: кузнец скорее всего — ну да вон и Подкова висит на воротах.
Выше по улочке, на этот раз слева, пахнуло будто турецкими кожаными куртками. Я поводил глазами благо Рязанов на дорогу внимания не обращал, весь ушел в себя и лишь механически переставлял ноги. Хотел было его толкнуть, поинтересоваться что здесь находится, но потом решил сам подумать.
По хомуту уразумел что здесь работает шорник, который делает упряжь для вьючных животных.
Вскоре Однако надоело глазеть. Решил: «А почему бы не попробовать приноровиться к движениям владельца тела, постараться „поймать“ ритм?»
Это принесло бы несомненную пользу: не любил я чтобы кто-то был надо мною. И потом, это может стать козырем в решительный момент.
Тихой сапой принялся включать ноги. Ощущения как при езде на раме велосипеда за пассажира: так и тянет рулить самому.
И в первые попытки никак не попадал в такт. Но вот уловил один раз, второй. Напоминало то, как маленький ребёнок учится ходить. Зациклился на собственных ощущениях, едва не споткнулся и чуть было не грохнулся.
Резанов только оступился, чуть качнулся вперед, но даже шага не переменил и я успокоив себя тем, что упасть всё равно не смогу, принялся упрямо повторять свои попытки.
Где-то на пятый раз попал в ритм и уже начал предугадывать движение тела: шёл пока не напрягаясь, но ноги уже чувствовал хорошо, вот только в ножнах то и дело путался. Затем к ногам подключил руки: благо ими владелец тела не очень-то размахивал, хотя эфес шпаги нет-нет да и придерживал. А глазами я уже и так во всю зыркал по сторонам.
И, в общем-то, от такого даже мизерного движения почудилось: потеплело, будто кровь побежала по жилам, мысли живее заворочались. Ну и настроение стало куда бодрее.