Сверхновая американская фантастика, 1996 № 10-11
Шрифт:
Бумага не вечна. Но даже надписи на могильных камнях со временем истираются, и даже сами языки исчезают. Как же пронести предупреждение через века? Как же привлечь внимание потомков? Необходимо научиться писать крупно, понятно, на веки вечные. И может статься, главное все-таки — крупно.
Постройки религиозного и мемориального характера, воздействующие на чувства людей, сохраняются надолго. Кладбища, к примеру, успешно противостоят напору города. Огромное старинное кладбище на самом въезде в Манхеттен просто поражает воображение, — и ведь сохранилось же, несмотря на соседство с одним из самых дорогих участков земли в мире. В Азии и Европе храмы и церкви надолго переживают гигантские каменные монументы, воздвигнутые в честь всяческих правителей мира.
Конечно, храмы зачастую построены с большим старанием,
Порой завоеватели разрушают и святые места, как римляне, в 70-м году н. э. стершие с лица земли храм Соломона. Возможно, какой-нибудь завоеватель будущих тысячелетий наткнется на гигантские плиты, стелы и саркофаги проекта «Пилот» (если, разумеется, саркофаги не будут выставлены на всеобщее обозрение или превращены в аттракцион для туристов…). Видя в них святыни поверженной культуры, полководец может отдать приказ снести, закопать их, стереть все надписи.
Что-то подобное случалось уже неоднократно, когда европейцы несколько сот лет назад прокатились по планете, уничтожая духовное и культурное наследие целых народов. Майя писали и на бумаге, и на глине, но почти все их труды пропали.
Министерством энергетики нам была поставлена задача предотвратить присутствие на территорию проекта «Пилот» людей. Очень важное дополнение.
Я лично не думаю, что род человеческий останется в целости и сохранности даже через тысячу лет, тем более через десять тысяч. Если только мы вскоре не прекратим бурное развитие биотехнологии и не перестанем вмешиваться в структуру собственных генов, думаю не замедлят появиться вариации на нашу кроманьонскую тему.
Способ мышления других пост-человеческих видов будет значительно отличаться от нашего. Хотя, даже если они получат дополнительные физические свойства (палец вроде отвертки? желудок, способный перерабатывать целлюлозу напрямую в сахар? поясницу покрепче?), надеюсь, они сохранят внутреннюю программу, полученную нами, приматами, еще в давние времена в африканских саваннах.
Частью этого древнего наследия является выраженное предпочтение к определенным чертам ландшафта. Поэтому все люди в чем-то имеют общие вкусы, поскольку в свое время именно они давали наибольший шанс выжить. Эти «ландшафтные архетипы» столь сильны, так как их дарвинирование [76] заняло многие сотни тысяч лет, по мере того, как маленькие группы охотников-собирателей перемещались по пересеченной местности.
76
Мы сохранили авторский неологизм, означающий складывание архетипов в процессе естественного отбора, дабы не слишком далеко отступать от киберпанковской стилистики Г. Бенфорда. (Прим. ред.)
Развитие сознания происходило в результате чрезвычайно быстрого процесса интеграции разума и тела. Ежесекундно завися от природных катаклизмов и милости других видов животных, наши предки ощущали себя частью живого сообщества, замечательного единства природы. Наша невероятная привязанность к этому ощущению — форма ностальгии, ничуть не менее сильная из-за удаленности первоисточника.
Предки людей, предпочитавшие саванны, процветали, те, кому нравились болота или горы, жили похуже. Эти «впаянные» предпочтения не имеют сегодня большой важности с точки зрения выживания, но в коре нашего головного мозга громогласный зов прошлого перекрывает шепот будущего.
Биолог Джон Эпплтон верит в существование трех типов обозначений, вознаграждавших доисторических людей, сумевших разгадать их: признаков опасности, возможной находки и убежища. Полные опасностей образы или запахи проникают прямо в мозг, возбуждая беспокойство, которое можно разрешить, лишь действуя: рефлекс «бежать/сражаться».
Действие расслабляет нас, поглощает энергию, может даже доставлять наслаждение. Люди, сильно зависимые от этого, ходят на фильмы ужасов или катаются на американских горках и получают подлинное, обусловленное
Такой образ мышления, в свою очередь, закладывается в мифологическое сознание. По-видимому, наши представления, сложившиеся в процессе эволюции, заложены в базовые мифы, потому что когда-то они были правдой. Теперь они засели в подсознании, и готовы выскочить в любой момент, чтобы придать смысл окружающему.
Кандидатами на эту роль могут являться: представления об отце, матери, главенстве, детстве, осознание себя, представления о женственности и мужественности, собирании пищи, вечности, кругах и квадратах (эти благородные формы Платона каким-то образом были полезны и в саванне), образы дьявол/зло, бог/богиня/добро (обратите внимание на сходство этих слов по звучанию даже в таком развитом языке, как английский [77] ), понятие о сне, боли, смерти, общности. Я бы добавил сюда понятия числа, пространства и времени — но только потому, что являюсь математическим физиком. Возможно, именно перечисленное и слагает самое основание человеческого опыта, порождающего значения, в мифах, языке, религии, искусстве — или заложено в артефактах.
77
Devil/evil и god/goddess/good.
Джозеф Кэмпбелл приобрел широкую известность благодаря популяризации им всеобщих мифологических тем, куда входят: непорочное зачатие; Великая Мать; Мироздание, сотворенное из хаоса пустоты; похищение огня; изобилие Эдема и великолепие рая; возвращение хаоса в виде наводнения или потопа; земля мертвых; умирающий и воскресающий герой/бог; Великий Путь исканий; священное как противовес мирскому; искупление путем страданий и самопожертвования.
Мы вычленяем эти выразительные элементы из окружающего нас мира, потому что запрограммированы «видеть» их, как узор, организующий хаос бытия. Доводом здесь служит следующее: то, что кажется нам значением в мире, на самом деле является нашим проецированием этого значения внутрь мира. Но происходит это от использования именно тех фильтров, которые преображают реалии саванны в базовые категории.
Информация на месте захоронения должна сообщать о четырёх главных моментах: просто сообщать («это сделано людьми»), предупреждать («опасно!»), определять («это древнее и технологическое»), и уточнять («радиоактивно — не приближаться»). Первый — главный, потому что до остальных очередь доходит, только если абсолютно точно известно, что всё сооружение — дело рук человека.
Конструкция с первого взгляда должна поразить любого. (Огромный каменный круг в Авесбери, недалеко от Стоунхенджа, не обладает таким качеством. Он не так широко известен, потому что составляющие его камни малы по сравнению со всем сооружением, вследствие чего можно стоять прямо посредине и не осознавать все целое). К тому же наряду со знаком Проекта, будет существовать огромное количество всех современных памятников и несомненное множество будущих: статуи времен Гражданской и грядущих войн; опоры скоростных шоссе; остовы банков и стадионов.
Большинство памятников с гордостью заявляют, что тут, мол, побывал великий Килрой, так что извольте проявить почтение. Сооружения проекта «Пилот» должны отталкивать: «Здесь побывали мы, так что извольте не приближаться». Как же донести наше необычное послание, чтобы победить заведомо почтительную реакцию потомков?
И кое-какие разработки появились. Чтобы отдать дань памяти великим людям или событиям, мы воздвигаем прекрасные, устремленные ввысь монументы, отражающие порывы нашей души, — пирамиды, Игла Клеопатры, обелиск Вашингтона, да и монолит 2001-го года. Площадка над захоронением должна сообщать об обратном, адресуясь прямо к общественному подсознательному, должна притягивать взгляд, но отвращать душу. Возможно, чему-то можно поучиться у мемориала жертвам геноцида в Берлине, построенного в виде ломаных резких линий, острые края которых дисгармоничны, не дают успокоиться.