Свет далеких звезд
Шрифт:
– Я съезжу к Макартуру, все узнаю и расскажу тебе, – пообещал Билли и выскочил за дверь.
Утром Макартур и Билли собирали сено в амбаре. Вилы ритмично двигались вверх-вниз, вверх-вниз, разбрасывая шуршащие соломинки.
– Мистер Макартур, вам грустно от того, что вашей жены нет рядом? – Билли испугался собственного вопроса.
– Я стараюсь не думать об этом. – Макартур неожиданно сник, повесил вилы на стальной крюк и вытер загорелый морщинистый лоб. – Я человек дела, всегда был таким. За все эти годы я ни разу не… – Макартур помрачнел и неопределенно помахал
– А мне грустно, что Робин не со мной. – Билли прислонил вилы к стене и снял рукавицы.
– На самом деле, дружище, у тебя никогда не было Робин. Только если в твоем воображении.
Старик опустился на дощатый пол. Половицы скрипнули. Из-под крыши амбара, громко хлопая крыльями, вылетело несколько голубей.
– Мы с женой были вместе со старшей школы. Сколько лет прошло, черт возьми! Я даже не помню себя без нее, а теперь…
Он замолчал, внимательно рассматривая мозоли на своих ладонях.
– Что теперь?
– Теперь я стар, а ты идиот, – неожиданно заключил Макартур.
– Почему это? – ошарашенно спросил Билли.
– Шел бы ты к своей Робин и не морочил мне голову, – отрезал старик, встал и с усилием отворил тяжелую дверь амбара.
Они вышли под палящее солнце. Жара, державшаяся весь июль, в августе понемногу спадала, но ближе к полудню штат все еще превращался в Помпеи, щедро залитые лавой.
– Мне бы хотелось знать, сэр, что вы думаете обо мне и Робин, – продолжил Билли начатый в амбаре разговор.
– Прямо сейчас, дружище, я думаю не о Робин, а о том, что мы с тобой сделаем. Ведь сегодня как раз тот самый день!
– Вы не рассказываете мне, зачем вам столько земли.
– Ладно, иди за мной и все узнаешь.
Они шли сквозь марево, раздвигая руками плотные налитые стебли, на верхушках которых царственно восседали кукурузные початки.
– Я никогда не умел говорить правильные слова тем, кто мне дорог.
Широкая спина Макартура и его уверенная походка действовали на Билли как магнит.
– Вы о своей жене?
– Ну да. – Старик задумался, напряжение на его лице исчезло, он смотрел на далекую линию горизонта. – А знаешь, парень, у моей жены была забавная привычка: она зажмуривалась и спрашивала меня, какого цвета у нее глаза. «Карие», – ворчал я, недовольный ее глупым вопросом. Но она смеялась и поправляла: «Не-е-е-т, запомни уже, вишневые». Я всегда был слишком занят: размечал землю, чинил комбайн, латал крышу амбара, говорил только о работе, делал только то, что мне велит кукуруза: вспахивал, сеял, собирал, подписывал контракты. И поэтому не заметил, как у моей неунывающей жены пролегли темные круги под глазами, как опустились уголки губ, как исхудало ее лицо. Она угасала и больше уже не смеялась так, как до болезни! Она никогда не спрашивала, люблю ли я ее, не требовала откровенности. А теперь меня мучает вопрос: знала ли она, понимала ли это без слов? Только вот сейчас я понял, что должен был говорить ей все, что чувствовал, разрази меня, непутевого старика, гром. Говорить, что она дорога мне и что в ее вишневых глазах отражается вся моя чертова жизнь. А я… – Макартур безнадежно махнул рукой. – Я каждый раз запинался, как последний дурак, бормотал что-то невразумительное, стоял как пень и не мог выдавить из себя ни одного доброго словечка.
– Так вы ни разу не
– Проклятье, ни разу!
Макартур открыл дверь комбайна. Они влезли в раскаленную кабину, и кожаные сиденья тут же приварились к их спинам.
– Что вы делаете, Макартур?
– Сейчас увидишь! Терпение, дружище, – старик хитро покосился на Билли. – Я вот к чему веду. Когда она уходила, я пытался сказать ей о своей любви. На языке вертелось столько всего, но я не произнес ни единого слова, черт бы меня побрал. Я сжимал ее руку и силился, видит Бог, силился сказать. Начал было «Я… Я…» Блеял, как баран в стойле! Она лежала и все смотрела на меня, ждала. Да так и ушла ни с чем. И тогда я заплакал.
Билли молчал. Замолчал и Макартур. Он методично работал рычагом, смотрел только перед собой. Лопасти срезали початки с тугих стеблей, поглощали их, тасовали, подбрасывали и опрокидывали. Комбайн ехал как-то странно: сначала долго наискосок, затем в обратную сторону. Макартур выключал ножи и аккуратно продвигался вдоль посевных просек. Затем снова врубал механизм, и стебли ложилась плашмя. Они ездили большими кругами, потом вдоль и поперек.
– Какого черта вы творите? – Билли устал, его мутило после нескольких часов, проведенных в раскаленной кабине.
Молчавший все это время Макартур наконец заговорил. Его лицо сияло, глаза задорно блестели, как в тот день, когда он появился в конторе.
– Терпение, дружище, скоро закончим. Я уже говорил, что так и не признался ей: «Я люблю тебя», – с расстановкой, отделяя слова друг от друга, добавил старик.
Ничего не понимающий Билли озадаченно смотрел на него.
– Кукурузу считают одной из самых древних культур в мире, и любовь такая же древняя, как мир. Так вот мне, черт возьми, надо просто закончить фразу, нарисовать в кукурузе эти слова…
Он повел комбайн полукругом, затем наискось и, наконец, по прямой. Осталась последняя буква. Она была такой же огромной, как и остальные, так что написать ее заняло у них добрых полчаса.
– Господи, Макартур, зачем вам столько земли понадобилось? Такие гигантские буквы! Зачем?!
– Знаешь, дружище, моя жена всегда была подслеповата. Вдруг ей с неба будет плохо видно?
Билли выскочил из кабины. Он бежал через размашистые буквы, вырезанные в самом сердце золотых полей. Бежал через «я» и через «люблю тебя». Он был уверен, что жена Макартура смотрит на них сверху, близоруко прищурив свои вишневые глаза, и заливисто смеется.
Это был тот самый день.
Билли добежал до своей машины, завел ее и помчался по пыльной дороге. В окнах дома Робин горел свет. Билли взбежал на крыльцо. На веранде стояли горшки с фиалками. Он дотронулся до розовых лепестков, вдохнул их запах.
«Вот дьявол, я же без цветов», – подумал Билли и уже было развернулся, чтобы сбежать.
Но тут Робин открыла дверь.
Рождественская охота
Здесь выбирает не голова,
здесь выбирает сердце.
Аркадий и Борис Стругацкие