Свет далеких звезд
Шрифт:
Внизу послышался щелчок открываемого замка, затем еще один. В комнату вошел молодой доктор в тонком просторном снежно-белом комбинезоне. В руках он держал универсальный киберкод, который мог открыть любой замок в городе.
Комната вокруг Стивенса плыла, потолок искажался, по нему пробегали круги, пятна, искры. Голос звучал словно в отдалении, как если бы уши заложило из-за высокого давления.
– Вы в порядке, сэр? – доктор водил сканером вдоль грудной клетки Стивенса. – Как вас угораздило, мистер Стивенс? – ободряюще улыбнулся
– Я… – просипел старик.
– Говорите, я весь внимание, – проворковал доктор.
– Мне плохо… – пролепетал Стивенс.
– Ничего страшного, у вас легкий сердечный приступ, – констатировал доктор, впрыскивая старику в вену лекарство.
– Я хочу туда, – Стивенс показал узловатым дрожащим пальцем в окно. Лазерная проекция «Центра ГеронтоАдаптации» сияла в облаках.
– Что ж, думаю, это можно устроить, – радостно отозвался доктор. – Будем готовы к выезду через двадцать минут. Там же вам окажут дальнейшую помощь. Очень удобно.
– А что там есть? – спросил Стивенс слабым голосом.
– Там есть все, что давно устарело и в чем мы больше не нуждаемся, – доктор неопределенно махнул рукой и опустил глаза.
– А электрические плиты есть? – с надеждой спросил Стивенс.
– Есть, – ответил доктор.
– И настоящая еда, не напечатанная на принтере?
– Есть такая, если вы считаете ее вкусной.
– И живые цветы? – прервал его Стивенс.
– Целый сад, если угодно.
– И книги, бумажные пыльные книги с жирными черными буквами?
– Сколько влезет, – бесстрастно подтвердил доктор.
– А двери? Как отпираются там двери? – почти плакал от счастья Стивенс.
– Какими-то железками, – с отвращением заметил доктор.
Стивенс блаженно зажмурился. «Вот где мой дом, вот где я снова…» – подумал Стивенс, но побоялся закончить мысль. Он уже предвкушал, трепетал, и ему казалось, что в ладони его зажат старый знакомец: тяжелый ключ от входной двери.
Из нагрудного кармана доктор достал трубочку коммуникатора, развернул.
«Ведется запись», – произнес доктор. Из коммуникатора, словно перископ, выдвинулась крошечная, со стрекозиный глаз, камера, покрутилась и сфокусировалась на старике.
– Мистер Стивенс, – продолжал доктор. – Вы подтверждаете, что ваше намерение поступить в «Центр ГеронтоАдаптации» осознанно и добровольно?
– Конечно, да! – Стивенс помедлил лишь мгновение. – Ну, поехали, – облегченно рассмеялся он.
Все стихло. Дверь в квартиру осталась приоткрытой.
– Добро пожаловать домой, – приветствовал электронный голос, что-то перепутав, и эти никому не нужные слова эхом прокатились по опустевшим комнатам.
Высота
Человек навсегда прикован
к прошлому: как бы далеко и быстро
он ни бежал – цепь бежит вместе с ним.
Фридрих
Он проснулся около двенадцати часов ночи. Тело слегка ломило от дневной поездки на велосипеде и дальней прогулки в соседний городок. Впервые за четырнадцать лет его жизни крепкий мальчишеский сон был прерван странным чувством. Это было похоже то ли на ожидание, то ли на предвкушение чего-то необычного, что непременно должно случиться.
Он тихонько встал с постели. Скрипя половицами, прошлепал босыми ногами в ванную. Свет зажигать не хотелось, ведь пришлось бы долго щуриться, привыкая к лихорадочному мерцанию лампочки. В доме было прохладно, несмотря на тление угля в камине на первом этаже. В голове ни одной мысли, сна ни в одном глазу. Он нагнулся к крану, чтобы попить воды.
Как странно пробудиться посреди ночи, когда в мире никого нет – говорят, сон похищает души спящих, – и стоять в полном одиночестве, ожидая рассвет, который вернет привычный и любимый мир.
Окно в ванной комнате запотело. Небо было ясным, светила полная луна. Он поднял руку, чтобы протереть стекло. Рука была загорелая, вся в ссадинах – верных свидетельствах летних каникул с непременными мальчишескими шалостями. Он стер холодную влагу со стекла и долго стоял, рассматривая ссадины, словно уверяясь в существовании того дневного мира, который казался теперь нереальным.
Когда он, наконец, взглянул на темный луг перед домом, ему привиделась удаляющаяся в сторону поля фигурка: бледная, в легком платье, быстроногая и хрупкая.
С этой стороны дома забора не было, поэтому из окон открывался прекрасный вид на далекие холмы, едва различимые даже в ясную погоду, и бесконечное поле, уходящее за горизонт. Там, в поле, покрытом ровной травой, старилось огромное дерево. Никто не мог бы сказать, сколько ему лет и сколько нужно человек, чтобы обхватить его ствол у подножия. Кое-где трухлявые корни, похожие на сизые спины ныряющих дельфинов, высовывались из земли. Но всем в городе строго-настрого запрещалось даже приближаться к нему. Никто из родителей так и не объяснил почему, но они зорко следили за тем, чтобы к дереву не подошел ни один ребенок. Со временем оно приобрело дурную славу и так обросло легендами и страшилками, что желание изучать дерево прошло само собой.
Он уткнулся носом в стекло. Фигурка шла по направлению к полю, то чинно, то весело вприпрыжку. Белое легкое платье развевалось на ветру.
Он смутно помнил эту фигурку, что-то знакомое было в ее движениях, словно когда-то он уже видел ее или во сне, или наяву, но так много лет назад, что память соткала из нее туман, а время истерло подробности.
На цыпочках он вышел из ванной. Дом крепко спал, покачиваясь на волнах вступившей в свои права осени. Может, весь этот мир качался, точно парусник, когда кажется, что паруса освещают луну и море серебристым светом, а не наоборот.