Свет дня
Шрифт:
Чего еще я мог желать, кроме как посмотреть до конца, убедиться? Потом исчезнуть, как Кристина, улетевшая в Швейцарию.
Чему я обрадовался? Своему собственному освобождению?
56
Еду по Бичем-клоуз. Как будто я – это он, Боб Нэш два года назад.
Ничто на этот раз меня не останавливает, никакой невидимый барьер. И его ничто не остановило, хотя надо было остановить. Полосатую ленту протягивают после события.
Темень, тишь. Десять минут шестого – а кажется, что глубокая ночь. Освещенные окна за живыми
Знает ли улица, помнит ли? Этот вечер, этот самый вечер два года назад. Дом четырнадцать. Давайте-ка двери на замки, никого не впускать – на всякий случай.
Но тогда все, конечно, было по-другому, все было наоборот. Она ждала его – она ждала и ужин ждал на этой их замечательной кухне. Нельзя запереться от того, что внутри.
Или забыто? Сознательно изъято из памяти, из архива? Пропавшее досье. Нет, это не здесь. Вы обознались.
Улицы в Дубровнике. Улицы хорватских деревень. Стены, дворы, площади. Да, это произошло здесь.
Так или иначе, за два года улица меняется. Люди въезжают, выезжают. Память тускнеет. В какой-то момент, не сразу, новоприбывшему, может быть, говорят: «А вы не знали?..» Но жизнь идет своим чередом.
Даже сам четырнадцатый номер. Он ведь не стоит пустой, как заклейменный дом, как дом, на котором проклятие. Его даже довольно быстро удалось продать. Я знаю. Низкая цена ради ускорения. Нормальная практика. Соблазнительное предложение – такая улица, такое престижное место. Работа риэлтора, его проблема. Правда, прошел уже не один месяц. И как бы то ни было, покупаешь – смотри, на то и глаза.
Но сначала дом надо было освободить – сделать, официально выражаясь, «пустым домовладением». Необычная работа для меня, не детективная (и бесплатная). Однако мало ли чем приходится заниматься. Правил нет. Мало ли о чем тебя могут попросить...
Я действовал как ее доверенное лицо. Она была осуждена за убийство, но это дела не меняло. Я был ее агентом – личным агентом, не агентом по недвижимости. Был, и остался, и всегда буду. Получил инструкцию – взять ключи от дома.
Из родни – только сын. В Америке, в Сиэтле. Приезжал на похороны отца и на суд, на котором матери дали пожизненное. Потом улетел обратно. Умыл руки, как говорится. А что ему было делать? Если мать...
Узнать, что отец взял в любовницы хорватскую беженку, – уже приятного мало. Мог, впрочем, так и не узнать...
Но теперь это был его дом – ему и пришлось от него избавляться. С материнским имуществом. Он дал ей разрешение (письмо адвоката), я получил от нее соответствующие инструкции. Его имени не называл – знал, что не надо. Майкл...
Итак, я был теперь с ключами. Еще был Николе – агент по недвижимости. Но он не стремился вникнуть в подробности. Не то что Марш. И еще был Хейвуд, юрист – а юристы и частные детективы, как известно, между собой ладят.
Не детективная работа? Как сказать, как сказать. Ключи или не ключи, а опыт по части входа в пустые помещения у меня имеется. Тайная слежка. Воровские навыки. Домушник на полузаконных основаниях.
Ее дом. Еще недавно она здесь обитала. Я расхаживал по комнатам как жилец. Встречаться, ввиду особых обстоятельств, мы должны были
Теперь, если не знаешь, ни за что не догадаешься. На полу ни пятнышка. Между прочим, на всякой кухне можно, если подумать, насчитать десятки видов смертельного оружия. Что-то в ящиках, что-то на крючках. Вот здесь в луже крови лежал Боб. Вот здесь сидела, вся дрожа, арестованная Сара, а вот здесь, за столом в углу, плакала Кристина...
Невинный вид комнат, домов. Их осторожность, их молчание. Чудесная, великолепно оборудованная кухня. Зимнее солнце на медных сковородках. В гостиной, в столовой ощущение любовно устроенного, обжитого уюта – или роскоши даже, смотря по тому, на какой ступени ты сам находишься. Хорошая жизнь, приятная жизнь. Люди окружают себя вещами, обзаводятся всем необходимым. Невинный вид ковров, подушек, зеркал, ваз. Кто – если посмотреть на все это – здесь жил?
Я чувствовал себя здесь примерно так же, как в картинных галереях, куда в свое время ходил из-за Элен. Точно вторгся куда-то, вошел не в ту дверь. Скрип ботинок. Нет, руками трогать нельзя.
Здесь тоже были вещи не моего уровня – хотя почему не моего, когда у меня в кармане ключи? Картины в том числе. Как будто пустая стена – слишком печальная штука. Может, так оно и есть.
И книги, масса книг. На втором этаже (та самая лестница, по которой Боб носил наверх жалкие пожитки Кристины) была комната, выходящая в сад и сплошь уставленная книгами. Сарина, конечно, – ее кабинет. Здесь она работала, переводила. Ее стол. Ее кресло.
Я сел в него, положил руки на стол, провел по гладкой поверхности пальцами. Передо мной окно, за окном сад. Голые ветви. Лужайка – та самая, где сделали снимок. Старая куртка Боба. А вокруг, по всем стенам – книги. Великое множество. И на английском, и на других языках.
Я повернулся на крутящемся кресле. Чуть закружилась голова. Глядя на книги, я глубоко вздохнул. Смешно – как будто можно обойтись без чтения, просто втянуть в себя всю премудрость с воздухом. Нет, книги – это не мое, я человек действия. Легавый, ищейка, ловец злоумышленников. Тот волк, которого ноги кормят.
Хотя, если разобраться, наполовину это смотреть и думать. Наполовину это у тебя в голове.
И неужели та, которая работала в этой комнате, за этим столом, среди всех этих книг, – та, чья жизнь, ясное дело, большей частью шла у нее в голове, – могла совершить такой поступок? Схватить нож и...
Детективная работа. Интуиция.
Я вдыхал ее книги. Взял одну. Слова расплывались. Ныряльщик, не рассчитавший глубину. Но как знать, как знать, что у тебя внутри...
Я, считай, ничего еще о себе не знал – понял только, что могу готовить. Но вдруг оказалось, что бывший блюститель порядка может учиться у убийцы. Что ж, это еще не самое странное, что бывает на свете.
Я двинулся по коридору. Марш, наверно, тоже тут побывал, тоже прошелся по всему дому. Не ради улик – все и так было ясно. Просто ради себя, ради дотошности, ради любопытства. Такой дом, такое гнездо – какого рожна им еще было надо?