Я хотел бы в себе весь кошмар истребить,Да к спине прилипает рубаха.Для чего наделён я свободой любить,Если я умираю от страха?Я в раю Твоем яблоко спутал со злом.Видишь, сколько внутри червоточин?Я за кривду стою в темноте за угломИ мой нож очень остро наточен.Я – как в тёмном шкафу своеволья скелет.И в глазницах, как в омуте, мглисто.Так, что, даже спустя целых тысячу лет,Угадаешь Ты в них анархиста.Пепел совести в сердце пустом застучал.И я мщу, словно Тиль Уленшпигель.Для того и свободою прежде венчалТы мою вековуху погибель.
«Все слова благородных кровей…»
Все
слова благородных кровейНе для басни кормить соловья —А чтоб знать, что за смертью своейЕсть у каждого тайна своя.Я, из мрака гуляя во тьму,Там, где жизни прошёл карнавал,Был свидетелем нынче тому,Как бездетный старик умирал.Там держала давно уж родняПокрывала у пыльных зеркал.Он совсем не заметил меня,Он глазами кого-то искал.Я стоял, безнадёгой заклят,В полумраке прожив до седин,И смотрел как пылал его взгляд,Словно он умирал не один.Словно мир становился тесней,Словно руки да ноги вязал.«Положите, – сказал, – вместе с ней».Только с кем положить не сказал.
«Я уже так давно не расту…»
Я уже так давно не расту,Что совсем покривился душой,И не видно уже за верстуМоей детской надежды большой.И печально глядит лилипутИз-под ручки сухой в облака —На Блефуску отчаянно ждутОт седого козла молока.Если от облаков не сбежать,Если в сердце гнезда не совью,Дай, дружок, напоследок пожатьКомариную лапку твою.
Серёга Ветрогон
Мне память – что гурманамКумин и эстрагон,В ней ходит атаманомСерёга Ветрогон.Сергей не за понюшку,В моём большом дворе,Легко пускает юшкуСопливой детворе.Люта у ВетрогонаУлыбка и слеза.А на груди – корона,На пальцах – два туза.Кривит, как взрослый, губы,Глотая самогон.Хоть чёрту врежет в зубыСерёга Ветрогон.Со злой, у глаз, морщинкой,По снегу, по траве,С голодной рыщет финкойВ потёртом рукаве.Мне память – как железо.И как у зверя гон.Слыхал я – из обрезаЗастрелен Ветрогон.Что сам он выбрал средствоЗемной закончить путь.Серёгу, словно детство,Легко мне вспомянуть.Ах, детство. В море мглистомТы камень бел-горюч.Приехал я туристомНа монастырский ключ.Вдруг в церкви на скамейке,Под золотом икон,В потрёпанной скуфейке…«Серёга? Ветрогон?»Сидел он, чуть сутулясь.А прошлое текло.Сказал: «Вы обманулись».И посмотрел светло.
Там, где двое – во имя твоё
«Люди, верьте иль не верьте…»
Люди, верьте иль не верьте,Я узнаю со спины:Руки коротки – у смерти,Ноги – осени длинны.Трёт покуда смерть ручонки,Ходит где-то по гробы —Ноги длинные девчонкиУвлекают по грибы.В лес ведёт она спросонок,Только вы о том молчок!Груздь проснулся октябрёнокИ зевает – дурачок.
Сочельник
Юлии
Чаёк на кухне с имбирём.Канун. Сочельник.И ничего не заберёмМы в понедельник.Друг-другу мы с тобой вот-вотПростим ошибки.Ко мне плывёт Чеширский КотТвоей улыбки.Порой, у нас, как номер шесть,Ума-палата.Но в ней мы делим всё, чем днесьДуша богата.Лишь тело стало чуть бедней —Никак не скрою,Что мы с тобой уж сорок дней,Как
брат с сестрою.С утра надежды лучик твёрд,С ажиотажем —Так, что в багете натюрмортГлядит пейзажем.Горит на нём с утра звездаНад головами.И едут, едут поездаЗа ней с волхвами,Везут с мороза РождествоИ запах лета,В котором больше ничегоНет, кроме света.
«Где мы с телом кукуем вдвоём…»
Где мы с телом кукуем вдвоём,Кособоким вороним гнездом,Окружённый густым купырёмНад рекой накренился наш дом.А в дому только печь да кровать,И остыла в печи головня.У меня нет причин горевать —Тело любит как может меня.И гуляет по мне его плетьИз огня да опять в полымя,Неповадно чтоб было и впредь —Тело держит за горло меня.Но ночами, осоки острей,Песня режет ходы в кулаке,Прорезается из купырейТам, где небо склонилось к реке.И когда тело в пьяном бредуВ сапожищах ползёт на кровать,Я её за калитку ведуВ непроглядную ночь куковать.
Мальчик и река
Мальчишка загорелыйПрокрался босикомК реке совсем несмелойС несмелым тростником.И тонок он, и светел,С тростиночкой в руке,Что ж он в реке заметил?Увидел что в реке?У неба под приглядом,Всем страхам вопреки,Он словно ищет взглядомНесмелый взгляд реки.И в преизбытке светаГлаза в глаза они,И узнаванье этоСвиданию сродни.И речь свою заводитРека издалека,И всё, что происходит,Отныне на века.От веку и до векуПроносят облака,Что мальчик смотрит в рекуИ в мальчика река.
На Купалу
Юлии
На Купалу в лихих женихахНедостатка и впрямь не бывает.У калитки, вся грудь в петухах,Кто-то деву зовёт-зазывает:«Мы Ярило зажгли от костра,Где заря-заряница упала.Не пойдешь ли ты с нами, сестра?Всех зовёт на гулянье Купала!Мы в венках из травы и цветовХоровод начинаем со смехом.Там, в объятиях нави, готовЯ до смерти к любовным утехам.Там, в чащобе, реки где исток,Где и ножка твоя не ступала,Расцветает заветный цветок,Что сегодня откроет Купала.Там, под каждым листом лопуха,Светляки заблестят вполнакала.Вмиг там сыщешь себе жениха,Где заветный цветок отыскала!».А дивчина не любит кто врёт,Пустословью не верит избытку.Улыбнётся ему в свой черёд,Обопрётся рукой на калитку,Похвалы отмахнёт комарьё,Поведёт соболиною бровью:«Там, где двое – во имя Твоё, —Я лишь то называю любовью».
«Ты помнишь, как я обрёл…»
Юлии
Ты помнишь, как я обрёлключи от твоих ключиц?Стояла у света в дверях,качаясь над нами, трава.И небо из рукавовлегко выпускало птиц,И медленная рекавступала в свои права.Ах, если открылась течь —то время не устеречь.Его над неспешной рекойсмывает осенним дождём.Я верю, что, если завтратрава будет брошена в печь,То мы у вселенской печиненастье с тобой переждём.Ты помнишь, была река,была… да была такова.Всё то, что не от земли,земли превозможет гнёт.И небо, легко, опуститспасительные рукава,И нас, как две капли росы,для вечности зачерпнёт.